Легенды. Предания. Бывальщины
Шрифт:
— Ну, братцы, теперь он и тремя рублями не отделается; снимать-то вы же будете! Смотрите, дешево не берите!
Мужики его поблагодарили и после большие деньги взяли с купца.
На Волге, бывало, Ломов шутки с бурлаками шутил.
— Ну, братцы, кто меня перегонит? Я побегу бечевой, под каждую руку по девятипудовому кулю возьму, а вы бегите порожние.
Ударятся бежать, и всегда Ломов выигрывал.
У нас тоже в деревне были силачи, и очень сильные. Вот были два брата, Дмитрий и Илья, Дмитрий Александрыч и Илья Александрыч. Дмитрий тот на войне был ранен,
Вот так мы и жили раньше, а все лучина была…
Ефим Стрелков был, была у него сила.
Ехал он с дегтем. А у нас солонцы есть, там и ехал. Телега ушла в ил. Два коня было. Он их хоть бы прутиком шевельнул — так нет: сапоги снял, гачи заскал, в ил полез, коней отпряг.
Сам запрягся, телегу на гриву и выпер. А там один сеял на гриве. И говорит ему:
— Ефим, а Ефим! Конишек пожалел?
— Где уж им, батюшкам! Это мне под силу, а им не под силу.
Возки бегали, чаи шли. Один год кормов нету-ка. Ефим Стрелков ребятам и говорит:
— Езжайте-ка вперед, а я помаленьку поеду: кони слабы.
Только они скрылись, пять коней выпряг, за возок привязал, сам запрягся. Другой дорогой бежит, везет.
Дело к вечеру. Они в ночь к Бабкину заезжают — Бабкин был дворник, заезжий двор держал. А он уж там, на этом дворе.
— Дядя Ефим! Ты это как?!
— Да так, помаленьку.
Патрушев был могутной, шибко удалый. Моему отцу звался братаном — на рыбалке побратались. Не родня, а все братан да братан.
Поехали на мельницу Кораблевскую во время весны. На Оми мельницы не работали — сносило их. А эта работала.
Мой дед везет воз хлеба, и братан его Патрушев воз везет. Были курки деревянные, колеса не кованы. Весна, промоины везде, ручьи. Кони как дернули — у Патрушева курок сломился.
А мой дед впереди ехал. С полверсты проехал, оглянулся — дружка не видать.
Дед пристяжную выпряг, на ней обратно припустил: беды не случилось ли?
А он, Патрушев, сидит, воз на коленко поставил и курок затесывает.
Мой дед зачал дивиться. Он не видывал такую силу.
— Ты это как?! Наземь воз-то не поставил?!
— А, имай его леший, еще ставить! Не тяжел!
Один человек был, постарше меня, Кузьма Фаиныч звали. В бедноте рос, был хороший мужик, добрый. Он деревни Рагозиной уроженец. С ним заговорили однажды:
— Тебе, Кузьма, не принести с реки камень.
Говорит:
— Принесу.
Принес и положил на дорогу, его объезжать стали, не могли убрать. Человек не мог с ним возиться.
У него была худенькая кобыла, а воз он наложил большой, и лошадь худо тянула. Он отстал. Приехал в заезжалый двор, а там все занято. Он взял воз, поставил его на крышу, а сам лег спать около печки. Утром проснулись, стали искать воз — его нет. Кузьму разбудили и спрашивают:
— Где воз?
А он говорит:
— Его никто не увез. Он на крыше стоит.
У него попросили
У него топоры не стояли: он ломал их. Срубил однажды ель, а верхушку нечем обрубить. Попросил меня, я с топором пошел и обрубил. Он взял бревно, поставил лошадь и поднял бревно на колодку, а оно не меньше трех сажень было. Если кобыла у него не везла, он сам вез вместе с кобылой.
В бедности жил, а сила была.
Тринадцатилетняя девочка была. Ребятишки играли. Один мальчик пообидел — она схватила шапку, за бревно плечом подхватила избу и шапку под бревно положила.
Все тут собрались, мальчишка-то ревет. А она:
— У, да уж не могут шапку достать!
Опять плечом подхватила и вытащила шапку.
О борьбе с внешними врагами
В те времена существовали и обры, воевавшие против царя Ираклия и чуть было его не захватившие. Эти обры воевали и против славян и примучили дулебов — также славян, и творили насилие женам дулебским: если поедет куда обрин, то не позволял запречь коня или вола, но приказывал впречь в телегу три, четыре или пять жен и везти его — обрина. И так мучили дулебов. Были же эти обры велики телом, а умом горды, и бог истребил их, и умерли все, и не осталось ни одного обрина. И есть поговорка на Руси и до сего дня: «Сгинули как обры», — их же нет ни племени, ни потомства.
Пришли впервые печенеги на Русскую землю, а Святослав был тогда в Переяславце, и заперлась Ольга в городе Киеве со своими внуками — Ярополком, Олегом и Владимиром. И осадили печенеги город силою великой: было их бесчисленное множество вокруг города. И нельзя было ни выйти из города, ни вести послать. И изнемогали люди от голода и жажды. И собрались люди той стороны Днепра в ладьях, и стояли на том берегу. И нельзя было ни тем пробраться в Киев, ни этим из Киева к ним. И стали тужить люди в городе, и сказали:
— Нет ли кого, кто бы смог перебраться на ту сторону и сказать им: если не подступите утром к городу, — сдадимся печенегам.
И сказал один отрок:
— Я проберусь.
И ответили ему:
— Иди.
Он же вышел из города, держа уздечку, и побежал через стоянку печенегов, спрашивая их:
— Не видел ли кто-нибудь коня?
Ибо знал он по-печенежски и его принимали за своего. И когда приблизился он к реке, то, скинув одежду, бросился в Днепр и поплыл. Увидев это, печенеги кинулись за ним, стреляли в него, но не смогли ему ничего сделать. На том берегу заметили это, подъехали к нему на ладье, взяли его в ладью и привезли его к дружине. И сказал им отрок:
— Если не подойдете завтра к городу, то люди сдадутся печенегам.
Воевода же их, по имени Претич, сказал на это:
— Пойдем завтра в ладьях и, захватив княгиню и княжичей, умчим на этот берег. Если же не сделаем этого, то погубит нас Святослав.
И на следующее утро, близко к рассвету, сели в ладьи и громко затрубили, а люди в городе закричали. Печенегам же показалось, что пришел сам князь, и побежали от города врассыпную. И вышла Ольга с внуками и людьми к ладьям. Печенежский же князь, увидев это, возвратился один и обратился к воеводе Претичу: