Легионы просят огня
Шрифт:
Не уверен. Не может варвар так перенять наши привычки! Клянусь, по речи, по жестам, даже по манере драться — это точно был римлянин.
— Что еще, Тит?
Центурион трет бровь.
— Хмм. Ну, на мой пехотный взгляд он смотрелся в седле отлично. Почти как германец.
— Маска римского всадника, Тит. Ты заметил?
— Ага. — Центурион медлит, потом говорит: — Думаете, это был один из наших?
Предатель? Не слишком хороший вариант. Кстати…
Я оглядываюсь.
— А где Марк? Где наш собственный
Лицо центуриона в глубокой тени.
— Не знаю.
Всадники отправляются на поиски, Тит стоит на часах, я возвращаюсь в дом.
Человек в серебряной маске сбежал. Но у меня остался мой мертвец. Я вспоминаю разрытую могилу за домом… Целая декурия моих мертвецов!
Я говорю:
— Кто это был? Скажи, с кем встречался мой брат?
Он шепчет имя. Я наклоняюсь ближе, чтобы разобрать.
— Что? — говорю я. — Не может быть… Что?!
— Это… правда, — хрипит мертвец и замирает. Перекошенная восковая маска вместо лица. Рот открыт. Желтый оскал.
Вонь гниющей истины.
Я стискиваю зубы.
Вонь истины — на редкость омерзительна.
Я сижу на бревне и смотрю на заходящее солнце. За спиной — шелест листьев. Шаги.
— Тит? Это ты?
— Я, легат.
Некоторое время мы молчим. Смотрим, как солнце прячется в переплетение ветвей. Кроваво — красный закат.
— Слушаешь, Тит?
— Да, легат.
— Почему я никогда не могу остановиться вовремя? А? — я стискиваю зубы. Затем перевожу дыхание: — Как сказал один умный человек: если слишком близко смотреть даже на самые прекрасные вещи, они покажутся тебе отвратительными.
— Легат? Мертвец назвал вам имя?
Я дергаю щекой.
— Кое-что кажется мне отвратительным. Нормально, Тит.
— То имя, что вы узнали… — центурион медлит. — Оно что-то меняет?
Молчание. Я слышу, как в темном лесу стрекочут кузнечики.
«Смотри, Гай. Кузнечик».
— Легат?
Все будет хорошо — даже если не будет.
— Ничего не меняет, Тит. Убийца должен быть наказан. — Я поднимаю голову: — Как ты обычно говоришь, Тит? Сложное сделать — простым?
Старший центурион медленно кивает.
Я усмехаюсь. Смешно. Сложное сделать…
— Легат? — говорит центурион.
— Эх, Тит. Как все запуталось…
— Гай, — он впервые называет меня по имени.
Я поворачиваюсь. Центурион смотрит на меня в упор, глаза светятся медным огнем.
— Да, Тит?
— Иногда я говорю и другое.
— Правда? Что именно?
— Я говорю: парни, давайте просто пойдем и убьем этих гадов.
Тит Волтумий, старший центурион. Первый манипул второй когорты. Вот она — воплощенная мудрость. Зачем нужны философы, когда у нас есть такие центурионы? А?
Если бы это действительно было так просто…
Я оглядываюсь:
— И
Проклятье!
В следующее мгновение Марк вылетел из седла. Перекувыркнулся через голову и грохнулся плашмя…
БУХ.
Удар о землю оказался настолько силен, что в первый момент декурион лишился дыхания. Твою ж мать… как больно-то.
Веревка была натянута на уровне груди верхового человека. Как раз на повороте тропы, чтобы тот, кто знает, пригнулся, а кто не знает…
Человек на гнедой лошади пригнулся, а Марк — не знал.
Сам виноват.
Мир закружился, небо с землей скрутились в узел. Боги!
Во рту — боль. Кислое. Отлично. Кажется, я прикусил язык, подумал декурион и на несколько мгновений провалился в темноту.
Марк пришел в себя. Все вокруг кружилось. Хотелось кашлять.
Перед глазами оказались чьи-то ноги в мягких кавалерийских сапогах со шнуровкой.
— Эй, разведка! — голос над головой насмешливо вибрирует. Легкий акцент выдает варвара. — Это что, опять ты?
Марк выплюнул землю и траву. Еще раз. Привкус крови. Перед глазами плыли черные точки. Много. Сквозь их мельтешение Марк разглядел однорукого германца. Тиуториг! Ах, ты, сволочь!
Декурион медленно, стараясь делать это незаметно, протянул руку к поясу. Пальцы нащупали выпуклость рукояти. Она прохладная и надежная.
— Не надо, — мягко произнес однорукий. Ярко — голубые глаза, не мигая, смотрели на Марка. И не прочитать по ним — ничего. Словно они из стекла.
— Я бы этого не делал, разведка, — Тиуториг усмехнулся. — А то, чего бы не делал я, тебе, разведка, точно делать не стоит.
Латынь у однорукого отличная. А в прошлый раз он притворялся, что не понимает и половины слов. Сволочь германская.
Гем склонился над всадником.
— Держись, братишка. Твое подкрепление уже рядом.
Марк застонал, потянул рукоять спаты. Бесполезно.
Невдалеке заржал жеребец. Предатель, подумал Марк. Сомик фыркнул, словно услышал. Жеребец потянулся мягкими губами и сорвал листик.
«Ничего, я встану». Декурион сжал зубы. И начал подниматься, ломая сопротивление больного тела.
Приглушенный топот копыт. Мои ребята уже недалеко.
Рывком он дотянулся до кинжала, пальцы сомкнулись на рукояти. Быстрее! Декурион рванул клинок из ножен. В следующее мгновение беловолосый гем с легкостью блокировал отчаянный выпад Марка. Пугио вырвался из ладони и улетел в траву.
Голубые глаза. Ярость.
Гем размахнулся. Приближающийся кулак. Да что ж такое! Марк успел закрыть лицо локтями…
Удар.
Я осматриваю трофейную спату. Хороший клинок. Гладий после боя весь в зазубринах, а этой спате — хоть бы что. Ни царапины.