Легкая корона
Шрифт:
— Ешь. Тебе ложка не нужна, свиньи обходятся без ложек и вилок. И чтобы съела все до конца!
Вокруг были только белые кафельные стены, белые умывальники и маленькие зеркала над ними, покрытые паутиной трещин. Сбоку в отдельных кабинках белели унитазы. Она стояла и наблюдала за мной. Я не могла заставить себя посмотреть ей в глаза, все, что я видела, — это большое, красное от злости лицо и вздувшиеся вены на такой же красной шее. Каким-то образом внутри себя я знала, что, если заплачу, попрошу прощения и пообещаю в следующий раз есть нормально, она выпустит меня отсюда. Но
— Смотри, если хоть одна капля упадет на пол, ты потом языком весь туалет вылизывать будешь!
Она вышла, и я осталась одна. Зажмурившись, я представила себе, как буду языком, квадратик за квадратиком, вылизывать кафельный пол. Слезы лились из глаз, и я перестала различать зеркала и умывальники перед собой. Перехватив одной рукой тарелку, другой я стала выгребать из тарелки перловку и жидкую массу, в которое превратилось смешанное с супом пюре. У еды был соленый вкус слез. На дне тарелки осталась только жижа. Я выпила ее через край и с ужасом поняла, что часть вылилась на пол. Приготовившись к худшему, я оглянулась, но увидела в открытую дверь, что в столовой уже никого нет, все ушли во двор гулять. Поставив тарелку на край умывальника, я взяла туалетную бумагу и вытерла ею пятно. На всякий случай помыла тарелку и лицо и, сев на унитаз, стала ждать, когда кто-нибудь придет и выпустит меня из туалета.
Когда меня вывели гулять к остальным, все вели себя так, будто ничего не случилось. Я смотрела на детей, на Валентину, на знакомый двор — и не узнавала. Мне казалось, что все они правильные и на своем месте, что все вокруг принадлежит им: сад, горка, избушка, голубое небо и деревья, даже солнце, лившее на меня свой теплый свет, были не моими, а их.
БЕЛЫЙ КРОЛИК
Как в детстве, я чувствовала, что, если пролью хотя бы каплю чувства, Громов заставит меня вылизать все унитазы на свете. Я зависла в воздухе, ухватившись за воображаемую подушку, не зная, куда собирается отнести меня мой строгий воспитатель.
Несколько дней после нашего неудачного похода в кино я провела у телефона. То и дело снимала трубку, чтобы позвонить первой, и бросала ее назад, так и не набрав номера. В конце концов меня это так измотало, что я вырвала провод из розетки и пошла спать.
— Тебя к телефону, — мама принесла аппарат в мою комнату.
— Я же отключила телефон, — со сна я не очень хорошо соображала.
— А я его включила назад. Что, теперь всей семье сидеть без телефона? — она сунула трубку мне в руку и вышла из комнаты.
— Ну, и что это значит? — с вызовом спросил меня Громов.
— Что «что значит»?
— Не строй из себя целку, ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Куда ты срыла?
— По-моему, срыла не я, а ты.
— Нет, ты. Я тебя позвал на фильм, а ты с делано гордым видом повернулась и ушла. Между прочим, тебя там видели ночью.
— У меня были билеты, и я позвала подругу. Фильм
— Нет, я там не был, я поехал домой и просидел целый вечер у телефона, думал, что ты позвонишь. Я тебе рассказал про этот фильм, сказал, что хочу пойти, а ты позвала подругу?
— Ты странный, Сережа. Я вообще, собственно, не знаю, зачем с тобой разговариваю.
— А в чем дело?
— Ты на самом деле не понимаешь или прикидываешься?
— Нет, ничего не понимаю. Думаю, что у тебя менструация и как следствие девичья обидчивость зашкаливает.
— Ладно, я объясню, хотя уверена, что ты все понимаешь. Просто хочешь, чтобы я вслух произнесла.
— Вот блин!
— Мы решили пойти вместе на Бергмана. Вдвоем. Ты притащил Эрнеста.
— Он прицепился, когда я ему сказал, что мы идем на «Змеиное яйцо». Он всю жизнь мечтал этот фильм посмотреть.
— Ладно, мало того, что ты его привел, так ты еще и забрал у меня билет, кинул меня одну, а сам пошел смотреть фильм с ним.
— Я тебя не бросал одну, ты была с отцом. Ежу понятно, что у твоего отца хватит денег, чтобы купить билет у перекупщика или заплатить контролерше и провести дочь на сеанс. Что он и сделал. Ты же в результате фильм-то видела. Так в чем проблема, не пойму!
— Я была не с отцом! Я была с тобой! Я с тобой пришла, а отец оказался там случайно.
— Да какая разница! Главное, он тебя провел, а если бы я оставил Эрнеста и пошел с тобой, то он бы уже билет не купил.
— Да мне срать на этого Шустова!
— Не будь такой вульгарной. Тебе, может, и срать, как ты выражаешься, а мне — нет. Эрнест — мой лучший друг. У него очень тяжелый период в жизни, очень. Он расстался с любимой женщиной и очень страдает. Он несколько раз пытался покончить с собой. Он и так обиделся на меня, что я поехал в Питер с тобой, а его бросил. Если бы мы с тобой пошли в кино без него, он бы мне не простил. Это мужская дружба — тебе не понять.
— Да, это точно. Где уж мне! Меня выставить на посмешище — это пожалуйста, а его, такого ранимого, обидеть — ну не дай бог.
— А ты считаешь, что я должен пожертвовать своим другом, которого знаю сто лет, ради тебя, с которой я знаком несколько месяцев?
Я бросила трубку. Он сразу же перезвонил.
— Давай сходим на Вендерса. Новый его фильм — «Небо над Берлином», говорят, абсолютно гениальное кино.
Я молчала.
— У него есть такой старый фильм, «Алиса в городах» называется. Очень поэтичный. Видела?
— Нет.
— Надо посмотреть. Ты чем-то похожа на ту Алису.
— А про что там?
— Ну что я буду тебе пересказывать, тем более это Вендерс, его словами не передашь. Посмотри, а то пока ты этот фильм не видела, считай, что еще не родилась. И у Скорсезе есть фильм — «Алиса здесь больше не живет». Не видела, конечно?
— Нет.
— Там тоже Алиса все время тусуется и исчезает. Такая вот природа у вас, у Алис.
— Я никуда не исчезаю, Сережа. Я здесь.
— Ну, значит, в шесть на нашем месте, — и повесил трубку.
Когда мы встретились, он был преисполнен таинственности.