Легкое бремя

Киссин Самуил

XVIII-му(«О милый век, изнеженно-манерный…») [14]

П.М.

О милый век, изнеженно-манерный, Причудливый и строгий, как сонет! Дай услыхать твой чопорный привет, Заученный, протяжный и размерный. Прелестницы с улыбкой лицемерной И гибким станом, стянутым в корсет! Как манит взор ваш, нежный и неверный, И ваших губок розовое «нет»! И оттененный мушкою румянец, И строгостью своей влекущий танец, Ваш радостный, ваш плавный менуэт, И светлый грех, и легкий, и безгрешный, И жизни бег веселый и неспешный! О дивный век! Пленительный сонет! 1907

14

XVIII-му. —

Голос Москвы. М. 1907. 14 октября. № 238. Подпись: М… Автограф с посвящением Павлу Муратову — РГАЛИ. Ф. 1346. Оп. 1. Ед. хр. 172.

В саду («Подстриженных деревьев низкий ряд…») [15]

Подстриженных деревьев низкий ряд. Усыпанная гравием дорожка. Здесь каблучком стучит порою ножка. И мятым шелком юбки шелестят. Когда не вовсе Ваш притворен взгляд И Вы меня… жалеете немножко, Вы поутру придете в тихий сад, Чуть Феба первый луч блеснет в окошко. Там у беседки мраморных колонн Я Вам прочту, коленопреклонен, Сонет, что вдохновлен сегодня Вами. О, Вы простите дерзкие слова: От Ваших глаз кружится голова, А быть правдивым Вы велели сами! 1907

15

В саду. — Голос Москвы. 1907.17 октября. № 240. Подпись: М… Авторизованная машинопись — РГАЛИ. Ф. 1346. Оп. 1. Ед. хр. 172. Посвящено Александру Койранскому.

Комментируя переписку А. А. Блока с В. Я. Брюсовым, Ю. П. Благоволина стихотворение «В саду» приписала Борису Садовскому (ЛН. Т. 92. Кн. I. 1980. С. 502).

«Меланхоличность буксовых аллей…»

Меланхоличность буксовых аллей, Дыханье ветерков неуловимых, Златая гладь прудов невозмутимых, Ленивое плесканье лебедей. Но сердцу томному всего милей Средь образов заветных и любимых Беседка в розовых вечерних дымах, Беседка — пышный замок в царстве фей.

«Не тянет глубь. Не манит высь…» [16]

16

«Не тянет глубь, не манит высь…» — ТБ. Час. 1907. 4 ноября. № 37. Подпись: Муни (с разночтениями в четвертой строфе: «Огонь везде Давно потух», «И тьма — всевластный господин»).

Не тянет глубь. Не манит высь. А пустота ночей страшна. Недоброй гостьи берегись. Беги полночного окна. Она страшнее, чем гроза. Она к стеклу прильнет, как вор. И будут белые глаза Глядеть тебе в лицо. В упор. А ночь идет. А сон далек. А горло сдавлено в тиски. И белоогненный поток В твои вливается зрачки. А ночь идет. Огонь потух. И мрак — всевластный господин. Не воет пес. Молчит петух. И с нею ты один. Один. И медлит ночь. Часы ползут. Улиток ход стократ быстрей. Она с тобой. Она вот тут. Ты не сведешь с нее очей. Огнем горит недобрый зрак. Все — яркий свет. Все — белый свет. Упала ночь. Отпрянул мрак. Но свет дневной не будет. Нет. 1907

Меблированные комнаты («За стеною матчиш на разбитом пьянино…») [17]

За стеною матчиш на разбитом пьянино. В коридоре звонки, разговор, беготня… О, как грустно на склоне осеннего дня! За стеною матчиш на разбитом пьянино. Мелких звуков растет и растет паутина. Близко звякнули шпоры… Постой, не беги! Шелест юбок… Целуй! И затихли шаги… За стеною матчиш на разбитом пьянино. О Великий Господь, Властелин мой единый! Как придет за душой моей дьяволов рать, Неужель будет так же, все так же звучать За стеною матчиш на разбитом пьянино?! 1907

17

Меблированные комнаты. — Авторизованная машинопись — РГАЛИ. Ф. 1346. Оп. 1. Ед. хр. 172. Подпись: Муни. Машинопись в архиве Л. С. Киссиной с разночтениями во 2-й и 3-й строках

второй строфы:

Где-то близко бряцание звонкое шпор… Шелест юбок… «Целуй!» И замолк разговор…

Матчиш — танец, популярный в России в начале века. Навязчивый его мотив отразился в стихах того времени — от Владимира Маяковского:

И вот Сегодня С утра в душу Врезал матчиш губы…

(«Владимир Маяковский». Трагедия)

до шансонетки:

Матчиш — веселый танец, Он полон неги. Его привез испанец К нам на телеге. Матчиш, матчиш! Танцуешь — угоришь!

«Сухой осенний резкий воздух…» [18]

Сухой осенний резкий воздух. Ни облачка. Лазурь чиста. И на чернеющих бороздах Ворон крикливая чета. Деревья черны, длинны, худы. Не слышно листьев под ногой. Их рдяно-золотые груды Умчались в пляске вихревой. Иду. Далек мой путь бесцельный. Давно со мной моя тоска. И голос ласково-свирельный Уж не зовет издалека. И в этой четкости осенней, И в чистом небе узнаю Мечту увядшую мою Давно, без слез и сожалений. 1907

18

«Сухой осенний резкий воздух…» — Корабли: Сборник стихов и прозы. М. 1907. С. 136. Подпись: Муни.

В СУМЕРКАХ [19]

I. «Окна завешены шторами…»

Окна завешены шторами, Трещит, разгораясь, камин. Сердце биеньями скорыми, Сердце больными укорами Твердит: ты один! ты один! Маятник ходит размеренно, Усталых часов властелин. Угли трещат неуверенно. Сердце стучит: все потеряно! Стучит: ты один, ты один!

19

В сумерках. — Корабли. 1907. С. 136–137.

II. «Стучится в дверь рука упрямая…»

Стучится в дверь рука упрямая. Войдите! Скучен мой досуг. И дверь открыв, вошла Тоска моя, Старинный, неизменный друг. Подсела к жаркому камину ты И смотришь на игру огня. Зачем так строго брови сдвинуты? Иль разлюбила ты меня? Иль не с тобой часами длинными Вели мы тихий разговор? И кружевами паутинными Усталый застилался взор. И ночью, молчаливо-думная, Склонившись ласково ко мне, Не ты ли, кроткая, бесшумная, Со мной рыдала в тишине? 1907

«Волной расплавленно-холодной…»

Волной расплавленно-холодной Горит ручей, В степи пустынной и бесплодной, В степи моей. Кругом поломанные травы, Суха земля. Вдали пленительной дубравы Мои поля. И жду, изведав солнца ярость, Тоской объят, Его пылающую старость, Его закат. 1907

«Склоняется мой день простых и молчаливых…»

Склоняется мой день простых и молчаливых Ненужных дел. В томительных и пламенных отливах Земных небес предел. О злая скорбь моя! Пусть пурпурные крылья Простер закат, Но стоны злобные унынья и бессилья, Как коршуны, парят. И плавный их полет, уверенный и властный, Быстрей, быстрей. О злая скорбь души моей бесстрастной, Сухой души моей. Сбрось тягостную власть тоски твоей усталой, Гори, гори! О, никогда такой мучительной и алой Я не видал зари! 1907