Лего

Акунин Борис

— Молодец, — сказала Мавка зверю, радостно положившему ей лапы на плеча. — Ты-то мне и нужен.

Пошептала что-то серому на ухо, и Кериму показалось, что волк кивнул. Может, суеверному басурманину оно и привиделось, однако ж Аспид повел себя словно солдат, выполняющий приказ командира.

Хищник перепрыгнул через плетень, пробежал двором и стал, рыча, бить своими когтистыми лапами в дверь сарая, где стояла лошадь. Та почуяла волка и захрапела, заржала, заметалась, забила копытами о дощатые стены.

Тихим свистом Мавка отозвала своего прихвостня (поскольку

Аспид был при хвосте, такое прозвание ему подходило как нельзя лучше), взяла за ошейник и быстро повела прочь, кинув турку:

— Идем! Теперь уж они проснутся.

А серому велела:

— Вой!

Тот задрал башку и издал звук, лишенный всякой музыкальности, но такой громкий, что Керим заткнул уши.

— Если один такой смелый, что не побоялся скелета, а другой спит, будто косолапый медведь зимой, теперь они уж пробудятся и выйдут к лошади. Снимай свой штуцер, джесyр (удалец). Застрелишь обоих. Ты ведь бьешь без промаху.

Но заткнувший уши турок не услышал кровожадного приказа, и Мавка, нетерпеливо стукнув его острым кулачком в каменную скулу, повторила.

— Я-то бью без промаху, но второй услышит, что я убил первого, и засядет в хате. Как его потом добывать? — возразил Керим. Он был простак во всем кроме своего душегубства, но в нем уж считал себя докой. — Давай я их лучше зарежу, так оно выйдет складней. И давно надо было, сколько времени потратили зря!

Однако его напарница в такого рода делах была не глупей.

— В темноте резать двоих крепких мужчин трудно, — ответила девушка с уверенностью, свидетельствовавшей о хорошем знании предмета. — Застрелить надежней. Второго выстрел не напугает. Вишь, как вокруг грохочет?

И то — зарницам наскучило посуху иллюминировать небо. Опять, как минувшей ночью, с гор наползала гроза, и раскаты грома делались всё оглушительней.

— Вон он! Хватит болтать, делай дело! — шикнула Мавка на товарища, показав на осветившийся двор.

Из дома вышел молодой барин, держа в руке ружье — видно, собрался отогнать волков. Он был в белой рубахе, различимой даже во тьме. Кериму, который на спор сбивал пулей летящего воробья, попасть в такую мишень был сущий пустяк.

Турок отошел в сторонку, где из земли торчал большой валун, пристроил дуло сверху и стал целиться.

— Что ты медлишь? — сердитым шепотом спросила Мавка. Ей вдруг стало жаль царевича Крижана, и она сама на себя разозлилась за непрошенное мягкосердечие.

— Не учи ученого, — хладнокровно отвечал Керим. — Пусть ударит молния, тогда я выстрелю не в рубаху, а в лоб, чтоб наповал. Рухнет без крика. Потом пусть Аспид повоет еще, чтоб пробудился второй.

Долго ждать не пришлось. Мгновение спустя ночь осветилась, и турок тут же выпалил. Звук выстрела слился с громом.

Мавка не поверила своим глазам. Человек в белой рубахе остался на месте. В неверном сияньи молнии расстояния искажаются. Меткий стрелок промахнулся!

Барин смотрел прямо на Мавку и волка, стоявших на пригорке и, должно быть, хорошо видных в мерцании небесного огня. Движением,

по быстроте не уступающим молнии, везучий пан вскинул свое ружье. В следующий миг во вновь воцарившейся тьме блеснул язычок пламени, и раздался выстрел, будто эхо еще не утихшего грозового раската.

Тихий стон донесся от камня, за которым засел турок.

Мавка кинулась туда, волк — за хозяйкой.

Сверканье следующего разряда открыло ужасную картину. Керим лежал на земле, испуская последний вздох. Прямо посередке лба у него чернела дырка. «Кисмет», — прошептал несчастный и перестал двигаться. Он был мертв.

Кисмет, а по-нашему рок, распорядился так, что искуснейший стрелец метился, да промазал, а случайный, навскидку выстрел сыскал свою цель.

На что Мавка была чужда страха, а содрогнулась и нащупала на своем ожерелье половинку серебряного песо, ответственную за счастье и несчастье.

Она посмотрела во двор, но пана, не знавшего, что его пуля вылетела не впустую, там уже не было. Он вошел в сарай успокаивать перепуганную лошадь.

Что же наша Мавка?

В оцепенении она пробыла недолго. Явив недевичью силу, приподняла бездыханное тело, перевалила через спину волка, штуцер вздела чрез плечо, и скорбная процессия отправилась в обратный путь, к морю.

Час спустя свершился погребальный обряд. У качаков он прост. Янкель привязал к наряженному в самый лучший кафтан мертвецу камень, да спихнул с лодки в море, сказавши вместо напутствия: «Хорошая смерть, быстрая. Дай бог всякому». Аспид печально повыл. Мавка же вынула из уха золотую сережку, кинула в воду. Серьги ей подарил Керим, и вторую она оставила до тех пор, пока не отомстит — этот обычай она переняла у цыганок.

— Брось, — сказал жидовин, понявший смысл сего ритуала. — Нам бы казну вернуть, и уплывем отсюда навсегда. Скверное место. Поищем сбытчиков в Ростове, я там знаю дельных людей.

— И отомщу, и казну верну, — молвила девушка сквозь стиснутые зубы. — Я зря не обещаю, ты меня знаешь.

* * *

Ничто того не предвещало, но, пробудившись пополудни, Мавка увидела, что после ночной грозы мир волшебно переменился. Тучи умчались прочь, ветер почти стих, в небе сияло безмятежное светило, пели скворцы и жаворонки. День блистал и блаженно жмурился, голубой неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землею, кажется, заснул в неге.

Но на душе у девушки гроза все еще бушевала, чувства были мрачны, а помыслы черны. Не дотронувшись до завтрака, приготовленного заботливым Янкелем, она сунула под свой вышитый фартук острый турецкий бычaк, спустилась в челн и вскоре уже заняла место, обдуманное накануне — села на прoклятом кладбище, средь бурьянов, на треснутое татарское надгробье. Мимо пролегала единственная дорога, связывавшая прибрежную слободу с внешним миром. Куда бы ни отправился на своей каурой лошади убийца Керима, он не мог миновать сего пункта.