Лекарство для Люс
Шрифт:
– Подумать только! Ну просто не могу себе представить!
Тут снова показался Аристарх Георгиевич. С ним шел молодой человек в белой блузе и белых штанах. Он приветливо глянул на Пьера:
– Меня зовут Гектор. Мне выпала честь сопровождать дорогого и почетного гостя, многоуважаемый...
– Пьер Мерсье, - сказал Пьер.
– Многоуважаемый Пьер Мерсье. А сейчас не желаете ли отдохнуть с дороги?
Они шли по красной каменной галерее. Сквозь щели густо лезла трава. Провал слева внизу -
– Такой пейзаж нынче моден, - пояснил Гектор.
Второй день этот голубоглазый красавец сопровождал Пьера повсюду.
– Скажите, я сделал ошибку? Мне не следовало прилетать?
– Нет, Пьер, вы не сделали ошибки, - ровно, дружелюбно сказал Гектор. Я представлю вас членам Совета, вашему делу дадут ход. А вы пока отдыхайте.
Показалась низкая дверь из рассохшихся досок, схваченных фигурными железными полосами. Гектор взялся за ржавое кольцо. Из открывшейся темноты пахнуло погребной сыростью.
– Прошу, - сказал Гектор.
Пьер согнулся и шагнул. Еще шаг. Брызнул свет. Большой белый мяч летал под низким синим небом. Несколько девушек бросились к ним навстречу.
– Это Пьер, - сказал Гектор.
– Он из двадцатого века.
Всеобщий вздох изумления. Но не чрезмерного, как показалось Пьеру. Одна - кареглазая, красивая - подошла ближе. Впрочем, они все были красивыми. Пьер растерянно молчал.
– Меня зовут Полина, - объявила кареглазая.
– Или просто Ина.
– А меня Елена, - сообщила смуглянка в голубой тунике.
– Пьер.
– Да, я уже знаю.
– Откуда?
– От Гектора. Он же только что вас представил.
– Ох, правда.
Его окружили, забросали вопросами.
– Вы видели когда-нибудь Пруста? А правда, что Набоков всегда жил в гостиницах? А Маяковский... Фолкнер... Бруно Травен... А Хлебников... О, Хлебников!
– Да бог с вами, - отбивался Пьер, - я многих этих имен и не слышал. Я, знаете ли, далек от литературы. Пруста, правда, читал, но видеть не мог он ведь умер, когда меня еще на свете не было. И вообще я всю жизнь, если не считать войны, прожил в одном городе, в Париже...
– Париж!
– вздохнула Полина.
– Ах, вы расскажете нам о тогдашнем Париже.
– Она тронула его за руку и произнесла с чувством: - Пьер, правду скажи мне, скажи мне правду, я должна, я хочу все знать!
Пьер испуганно отшатнулся.
– Да что вы, голубчик. Это же Превер. О нем вы слышали?
– Превер?
– обрадовался Пьер.
– Превера я знал, - добавил он тихо, но в это время другая девушка, та, что спрашивала о Маяковском, запрокинув лицо, спасенное от чрезмерной красоты слегка вздернутым носом, вдруг продекламировала:
А может, лучшая потеха
перстом Себастиана Баха
органного
– А меня больше всего интересует Станислав Лем, - сказала девушка по имени Асса.
– Кажется, я где-то слышал это имя.
– Всего лишь слышали? То, что вы говорите, ужасно.
– И она ушла.
– Ну вот, навалились на бедного путешественника, - сказал Гектор.
– А он еще не пришел в себя после темницы Жиля де Фора.
– Почему темницы?
– спросила курносая.
– Какая темница?
– подхватил хор.
– Пьер вынырнул из времени совершенно неожиданно и угодил в поле "Славное игрище в Лонгибуре". Там его приняли за лазутчика, введенного Куксом для оживления игры, и с радостным усердием водворили в подземелье.
– Какой ужас!
– прошептали девушки.
Пьеру, впрочем, показалось, что их шепот-возглас был слишком мелодичным, чтобы выражать искреннее беспокойство.
– Бедняжка, - сказала Ина.
– Вы, должно быть, очень перенервничали.
– Ничего страшного, - бодрился Пьер.
– Все было очень интересно. Пока меня не потащили на костер...
– Ах, костер! Ай, ай!
– Лица девушек выражали совершенное сочувствие.
– Ина, - сказал Гектор, - мы идем к Харилаю. Не знаешь, где он?
– У него роль механика в "Среде". Фу, там дышать нечем, надеюсь, вы туда ненадолго. Возвращайтесь потом к нам! Ну пожалуйста!
Девушки, кланяясь одна за другой, побежали вверх по косогору. И только смуглянка в тунике смотрела вслед Гектору и Пьеру.
– Они тоже во что-нибудь играют?
– спросил Пьер.
– Конечно. Игра называется "Матушка филология".
– Странное название. Что же они делают?
– Пишут. Литературные манифесты, критические статьи. Придумывают школы, течения. Дают им имена. Назовут, скажем, одних романтиками, а других утилитаристами. А потом бьют романтиков за безответственное стремление к безграничной свободе и неуемную жажду обновления, а утилитаристов - за близорукое пренебрежение высокими страстями и легкомысленное неприятие мировой скорби.
– И этим занимаются такие славные девушки?
– Да, они зубастые. Играют весело, от души.
Они вернулись к дверце, которая с этой стороны оказалась похожей на легкую садовую калитку. Пьер доверчиво шагнул в темноту, ожидая увидеть уже знакомую каменную галерею и глухие заросли. Но вместо этого он очутился на сером асфальте у гранитного парапета, за которым свинцово лоснилась вода, играя чешуей нефтяных пятен.
– Не удивляйтесь, дружище. У нас особые двери. Они свертывают пространство, сразу соединяя нужные точки. Сейчас мы в поле игры под названием "Среда, среда, среда...".