Лекарство для Люс
Шрифт:
Справа и слева, качаясь, поплыли лица, куча хвороста выросла и заслонила небо. Две сильные руки подперли поясницу и вознесли его, вновь открыв голубое окошко. Ноги в рифленых туристских ботинках уцепились за шершавый дощатый скат.
– Ин номине патрис эт фили эт спиритус санкти...
Позвоночник и затылок уперлись в столб.
Две серые приплюснутые фигуры медленно приближались к горе хвороста. Прозрачный огонь факелов едва виден в солнечном свете.
"Какой бездарный конец", - подумал Пьер и закрыл глаза.
–
Истошный голос несся снизу. Пьер открыл глаза. Маленький патлатый человечек неистово рубил ладонью воздух и топал деревянными башмаками по древним плитам замкового двора.
Невесть откуда явился длинный нескладный мужчина в серых помятых штанах, в детских сандалиях с дырочками и начищенном медном шишаке. Он замер перед патлатым, приоткрыв рот и быстро двигая кадыком.
– Кто это?
– визжал человечек, тыча пальцем в Пьера.
– Н-не знаю, - выдавил длинный, хлопая ресницами.
– А кто знает?
Длинный молчал.
– Что ни день, то скандал. Вчера какой-то хулиган палил из пищали по Лонгибуру. Пищаль в двенадцатом веке! А этот откуда взялся? Кто его одевал? Где костюмер?
Из толпы выдвинулась хрупкая девушка в платье служанки.
– Ваша работа?
– Патлатый мотнул головой в сторону Пьера.
– Нет, - тихо ответила девушка.
– Так кто смеет мне мешать, черт побери!
– Он быстро переступал деревянными подошвами, переходя в гневе с фальцета на бас и обратно.
– Видите ли, Реджинальд Семенович, - начал было длинный, но человечек остановил его жестом.
– Давайте его сюда, - сказал он устало.
– И ее тоже.
Веревки отпустили обмякшее тело. Пьер сполз по хворосту.
– Кто вы такой?
– спросил Реджинальд Семенович.
– Я Пьер Мерсье.
– Какой еще Мерсье, - застонал патлатый.
– Урсула, звездочка моя, откуда он взялся?
Пьер оглянулся на старуху. Но старухи не было. Молодая горбоносая красавица с живым интересом смотрела на него желто-карими глазами.
– Понятия не имею, котеночек. Я думала, это твой новый ход.
– Господи, какой еще ход! Белены вы объелись, что ли? И вы, и вы... Реджинальд Семенович тыкал пальцем в тихо приблизившихся Жиля де Фора, Мориса де Тардье, Бийона, Алисию.
– Так кто же вы такой все-таки?
– Он снова повернулся к Пьеру.
– Я уже сказал, мое имя - Пьер Мерсье. Могу только добавить, что я мирный путешественник. А вы кто?
– Я?
– задохнулся человечек.
– Вы не знаете _меня_?
– Он взглянул на Пьера с неподдельным изумлением. Потом приподнял подбородок, слегка наклонил голову и произнес с расстановкой: - Я - Реджинальд Кукс.
– Видите ли, - сказал Пьер, - я прибыл из такого далека, что ваше имя вряд ли что скажет мне.
Лицо длинного в шишаке исказилось в приступе суеверного ужаса. Он наклонился к Пьеру и громко
– Бог с вами, это же Реджинальд Кукс, главный режиссер Второй зоны Третьего вилайета.
– Режиссер? Вилайета?
– Пьер с трудом ворочал мозгами.
– Простите, меня только что хотели сжечь, и я как-то еще не совсем...
– Вот что значит вжиться в образ!
– восхищенно пробормотал аббат Бийон.
– Но ведь как будто к тому и шло, - сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– К тому шло, - повторил Жиль де Фор, - ха... ха...
– И он зашелся тяжелым басом.
К нему присоединился заливистый дискант Реджинальда Семеновича Кукса, главного режиссера Второй зоны Третьего вилайета. Через секунду грохотала вся площадь: визжали мальчишки во главе с Ожье, ржали парни в зеленых кафтанах, церковным колоколом бухал разбойник-монах, сверкая зубами, смеялась Урсула, а Алисия, держась рукой за бок, вытирала глаза розовым кружевным платочком. Последним пришел в движение длинный в шишаке. Его тонкое блеяние разнеслось по двору, когда другие уже затихали.
Отсмеявшийся Кукс вновь подступил к Пьеру:
– Так откуда вы прибыли, мирный путешественник?
– Из этого... Из Форж-лез-О.
– Ничего не понимаю, - скривился Кукс.
– А вы, Аристарх Георгиевич?
Длинный изобразил скорбную мину.
– Стойте, кажется, я знаю.
– К ним, тряся полами коричневой рясы, пробирался монах. Его круглые пуговичные глаза светились.
– Как же я сразу не понял, что это за штука, - говорил он.
– Отсутствие движителей...
– Какая штука?
– спросил Кукс.
– По-моему, этот парень пришлепал к нам из другого времени.
– Что? Как?
– Кукс даже привстал на цыпочки.
– Это правда, - сказал Пьер.
– Но ради бога, скажите, какой у вас век?
Все растерянно молчали. Первым откликнулся Аристарх Георгиевич:
– Шестой век Великой эпохи.
– Скажите, э... от рождества Христова это сколько?
Монах посмотрел на Пьера с удивлением и ответил:
– Двадцать пятое столетие, семьдесят восьмой год.
– Двадцать пятое!
– закричал Пьер.
– Все-таки двадцать пятое! Боже правый, значит, машина... значит, Дятлов... мы...
– И он замолк, жадно озирая обступивших его людей.
– А откуда же вы, если не секрет?
– Аристарх Георгиевич от нетерпения переступал с ноги на ногу.
– Из двадцатого. Вот к вам...
Реджинальд Кукс присвистнул!
– Экая даль. Надо отдать вас в хорошие руки. Аристарх Георгиевич, любезный, свяжите нас с Агентством по туризму.
– Сию минуту.
– Помреж снял сверкающий шишак и, пристроив его под мышкой, крупно зашагал прочь. Все между тем сделались очень ласковыми к Пьеру. Морис де Тардье положил ему руку на плечо и говорил, что глубоко сожалеет о резких словах, сказанных им тогда на поляне. Алисия крутила пуговицу на куртке Пьера и восклицала: