Лекарство от Апокалипсиса
Шрифт:
– Почему ты? – на лице Алекса появилось искреннее недоумение. – Почему не я? Я же знаю строительную площадку как свои пять пальцев… К тому же ты не справишься с подъемными кранами. Да и вообще одному там делать нечего – Справлюсь. Я же иду на разведку. Пока ничего не буду предпринимать, к тому же тебе лучше не выходить. Кто знает, как поведет себя твой организм, снова попав в высокорадиоактивное поле, да к тому же еще и в химическое заражение. Нет, нельзя, – последнюю фразу Макс будто проговорил сам для себя, а не адресовал Алексу.
– Но… – Алекс хотел возразить, но замялся, – что же мне делать?
– Будешь следить за каждым моим шагом и выйдешь наружу только в самом крайнем случае, если со мной что-то случится.
– Да ничего же не видно из-за этого проклятого смога. Он же до самой земли опустился.
– Я
Иного выхода нет. Я надену поверх костюма химической защиты пару ватных курток, на ноги ватные штаны, а на руки перчатки. Это хоть немного позволит защитить меня от радиоактивной грязи и прямого контакта с излучением. А вот ноги… это проблема… – Макс вновь замолчал, погружаясь в размышления.
– С ногами ничего не поделаешь… Только резиновые сапоги от костюма химической защиты. Можем чем-то усилить подошву, но тогда тебе будет крайне неудобно передвигаться…
– Да… можно приделать к подошве свинцовые пластины. Не бог весть какая защита, но все же. Лучше плохо идти, чем потом без ног остаться. В теперешнем мире без ног никак нельзя… Потерял ноги – считай умер, да и с руками то же самое… Хотя неудобная обувь – это лишние минуты снаружи… Ну да черт с ними. Нужно еще вот о чем подумать: где мы организуем входной шлюз. Потому что в этой одежде назад нельзя. Ее нужно будет где-то оставить и законсервировать до следующего выхода или вообще навсегда. Да и тебе нужно комплект подготовить, так, на всякий случай.
Слова тут же превращались в дело. Подготовка одежды была завершена уже через несколько часов. Собственно, готовить было практически нечего, разве что извлечь из тайников два комплекта необходимых вещей, фонари и прочие мелочи, запас которых постепенно иссякал. Но экономить их сейчас возможности не было. Сложнее всего оказалось создать дополнительную свинцовую защиту обуви. На неудачные эксперименты ушли почти сутки напряженной работы. Накала в этот процесс добавлял скребущий по арке звук. Но результат превзошел все ожидания. Когда новый вариант защиты всех устроил, Макс произнес фразу, которая могла стать основой для создания идеологии жизни в мире, пережившем ядерную войну: «Кто знает, когда вновь люди смогут запускать космические корабли к своему спутнику, планетам и иным мирам. Человечество отброшено на несколько тысячелетий назад, и даже если какие-то знания удалось сохранить, то многие технологии утеряны навсегда. Но новые условия мира требуют новых решений безопасности. И теперь они воплощаются, хоть и на кустарном уровне, но воплощаются». Возможно, это было именно то, к чему стремился Макс, однажды уйдя от привычной жизни в недра саркофага. И теперь он из отшельника превращался в творца нового мира, переживая свое очередное перерождение. Его мысль, миновавшая стадию гусеницы, собиравшей под саркофагом все необходимое, личинки, выжидавшей нужного момента, теперь разворачивала крылья бабочкой новых технологических решений, и нового, совершенного иного мышления, неизвестного в предыдущей жизни.
Но по-прежнему оставался еще один не менее сложный вопрос. Если с выходом наружу оказалось все более или менее понятно: для этого можно было использовать целых четыре точки в разных частях арки и саркофага, то с возвращением назад ситуация оказалась значительно сложнее. Ведь вернувшись назад, человек должен будет сначала снять с себя зараженную одежду и тут же попасть в пункт санитарной обработки, чтобы очистить тело от любой пыли и грязи, которая наверняка, даже несмотря на средства защиты, окажется на нем. К тому же то место, в котором останется комплект использованной защитной одежды, окажется зараженным и потребует изоляции.
Размышления над этим вопросом явно затягивались, и Макс, воспользовавшись минутами затишья, взялся за приготовление обеда. Нехитрые продукты сейчас в его руках приобретали какие-то особенные свойства. Суп, сваренный из тушенки и круп, сдобренный засушенным
– Я к таким полевым обедам лет двадцать назад привык. Как сюда приехал, с тех пор других и не бывало, – неуверенно начал Макс, когда они принялись есть суп. – Мы даже иногда местную рыбу ловили. Знатная была рыбешка, да и грибами не брезговали… И мне все это нравилось. Я тогда бежал от себя, да многие бежали сюда, в Чернобыль от проблем повседневной жизни. Кто-то отсюда стремился уехать, а я и такие, как я, в зону ЧАЭС. Здесь все было другим: и воздух, и вода, да и сама атмосфера жизни. У меня в Москве сын оставался, но он едва ли знал о моем существовании, и жена… Она, наверное, просто предпочитала не вспоминать обо мне. Все осталось там. Но если вдруг нам удастся сделать то, что мы задумали, если мы сможем дать тому погибшему человечеству шанс уцелеть, я искуплю свою вину перед ними. Как ни крути, у меня больше никого нет, и все что я сделаю, я сделаю ради них.
Алекс понимающе кивнул. Каждый день, подолгу ворочаясь перед сном, он пытался переосмыслить, переоценить свою жизнь. Но каждый день он понимал, что иного пути у него просто не было и нет. Он шел, следуя некоему провидению судьбы, перебирая в руках нить, приведшую его в эту самую точку и давшую ему веру в то, что он должен дать человечеству второй шанс и будущее своим близким. И если бы он знал заранее, что все сложится именно так, то он сделал бы всего две вещи – сохранил свою семью и посадил дерево. Да, именно…посадил дерево, которое, возможно, бы дало шанс однажды возродиться новому лесу. Но иногда он вдруг шел по пути самообмана, убеждая себя в том, что его семья все же еще жива, они радуются каждому дню, там, в прошлом, которое все еще существует.
– Алекс, мы с тобой много говорили о времени, – выдержав паузу, проговорил Макс, то ли так странно продолжая начатую мысль, то ли уводя разговор в какую-то другую сторону, – я хочу, чтобы ты понял главное, удастся нам реализовать задуманное или не удастся, мир продолжит существовать и без человека – так было до него и так будет после. И в том, что он не будет населен Homo Sapiens, ничего по большому счету не изменить, кроме лишь одного – он утратит свою разумность. Не знаю, хорошо ли это или плохо, но так будет. Мы слишком привыкли мыслить антропоцентрично. А ведь по большому счету, в пределах Вселенной наша катастрофа ничтожна. Хотя мне все-таки кажется, что человек все еще не выполнил своего глобального предназначения в этом мире. Оно выше нашего понимания, оно скрыто… Наше предназначение и предназначение этого места вполне четко определено, и мы должны любой ценой попытаться его выполнить… Хотя я почти уверен, что мы лишь промежуточный вид на планете, который станет прародителем более совершенного человека и, возможно, способного жить в радиационной среде. Ну ладно, что-то я разговорился, давай спать. Подъем в восемь утра.
– Но как же быть с точкой возврата? – вновь заговорил о деле Алекс.
– Я все придумал. Утром. Все расскажу утром. А сейчас спать, – как-то особенно устало проговорил Макс.
Когда Алекс остался один, его не покидало ощущение того, что Макс хотел сказать что-то большее, но не смог. От этого он засыпал в мучительной тревоге, и едва сомкнув глаза, открывал их, озираясь по сторонам. Но усталость вскоре взяла свое, и он провалился в сон.
Утро наступило неожиданным болезненно-тревожным пробуждением. Алекс даже некоторое время поворочался, прежде чем, открыв глаза, вспомнил, что ждало его уже через несколько часов. Макс уже примерял свое одеяние, неловкими движениями оценивая возможности в нем.