Лексикон
Шрифт:
Сашона – Смит, хотя у Эмили плохо получалось называть ее этим именем, – сильно изменилась. Она смеялась, чего никогда не делала в школе, и все у нее было «потрясающим». Эмили считала такое поведение неестественным и видела в нем стремление Сашоны не раскрывать свою личность, дабы избежать сегментирования. Она решила, что это притворство – своего рода поведенческая дымовая завеса. На более высоких уровнях так не делали: Эмили много общалась с Элиотом, но даже не представляла, какой у него сегмент, потому что он не проявлял никаких эмоций. Однако для новообращенного поэта такое было вполне разумным. Она спрашивала себя, не стоило ли и ей поступать так же, не опасается
Однажды они с Сашоной сидели в кафе. Когда высокий красивый бариста принес им кофе, Сашона открыла рот и резким голосом произнесла несколько непонятных слов.
– Люби меня, – сказала она.
Бариста пролил кофе, ушел и вернулся, чтобы спросить у Сашоны номер ее телефона. Вот так Эмили обнаружила, что пока она четыре года торговала в пустыне блузками, Сашона выучила слова. Эмили что-то пробормотала, выражая свое восхищение, но на самом деле она была шокирована. Она даже не догадывалась, насколько сильно отстала. Как же ей наверстать упущенное? Ей не у кого было спросить, кроме Сашоны, однако она опасалась обнаружить свое невежество, несмотря на то что они были подругами.
Она решила, что нужно надеяться на то, что в один прекрасный день кто-нибудь всему ее научит. А пока Эмили читала данные и пыталась раздробить их на тщательно продуманные выводы. Организация была заинтересована в совершенствовании своей психографической модели, в поисках наилучших способов для более точного разделения людей по меньшему количеству сегментов. Эмили искала ответы в графиках, в крохотных пиках на голубых линиях и писала доклады о возможном психографическом наложении, о размывании границ сегментов и о возможных новых подходах к сегментированию. У нее был доступ к обширным базам данных по покупательским привычкам, по моделям пользования Интернетом, по автомобильным потокам и по многому другому. Если у нее возникала надобность, она могла выходить прямо на конкретные личности и выяснять, куда они ходили в прошлый вторник, почему купили это и сделали то. Однако от этого не было большой пользы. Конкретные личности никого не интересовали. Эмили должна была искать связь между ними, неврологические общности, которые позволили бы объединить их в одну группу, управляемую общим словом. Опирался ли кто-то на результаты ее работы и вообще читал ли ее доклады, она не знала. Но продолжала работать.
С каждым разом становилось все труднее найти таксофон, с которого Эмили не звонила бы Гарри. Каждый вечер, гуляя по улицам, она была отчасти готова к тому, что из темноты ей навстречу вдруг появится либо Элиот, либо Йитс, либо тот парнишка в легком костюме. И тогда все будет кончено. Но так как ничего не происходило, она продолжала искать таксофон.
Однажды Эмили получила заявку с поврежденными данными, взяла телефонную трубку и набрала номер Лаборатории. Хотя делать такое от нее не требовалось. Вернее, предполагалось, что она будет делать такое как можно реже. Технические специалисты были изолированы от аналитиков ради безопасности, так как техники не были поэтами и, следовательно, легко поддавались воздействию. С чего вдруг аналитикам могло взбрести в голову скомпрометировать техников, Эмили не знала. И все эти меры казались ей бессмысленными. Однако таково было правило. Правда, оно выглядело малоэффективным, так как, хотя и считалось, что заявка на анализ анонимна, техники выдавали себя стилем: один слишком часто использовал «очевидно», другой в жизни не слышал об апострофах, и так далее. Так что Эмили не испытывала особого почтения перед этим правилом.
– Здравствуйте, – сказала она, когда в Лаборатории сняли трубку. – Это аналитик три-один-девять.
– Верните заявку, – сказал мужской голос. Женщин в Лаборатории Эмили не встречала.
– Я уже возвращала ее, и она вернулась в прежнем виде. Я хочу, чтобы данные еще раз проверили.
– Какой номер заявки? – Эмили назвала номер. Повисла пауза. – Данные были перекомпилированы.
– Я знаю, что их перекомпилировали. Но я хочу, чтобы их перекомпилировали еще раз, потому что они неправильные.
– Данные точные.
– Послушайте, – сказала Эмили, – я прямо сейчас смотрю на них. Там, где должен быть p-график, пусто. Не знаю, в чем у вас ошибка – в форматировании, потере данных или в чем-то еще, – но там не может быть пусто.
– Там не пусто.
Эмили собралась возразить, потому что подобное утверждение было бессмысленным. Она повидала тысячи p-графиков и знала, что они должны выглядеть как горный хребет. Иногда в них было много вершин, иногда всего одна, но главное, что они были зубчатыми. Линии поднимались вверх и опускались вниз. Еще раз вглядевшись в монитор, Эмили поняла, что в Лаборатории правы. Там действительно была линия. Она не заметила ее, потому что та шла по верхней границе сетки и была абсолютно прямой.
– Вопрос решен? – сказали в Лаборатории.
– Да, – сказала Эмили. – Спасибо.
Она положила трубку. И еще долго смотрела на график.
Эмили подошла к столу Сашоны.
– Эй, – сказала она. – Что такое синапс?
– В каком контексте?
– Это из новой заявки. В поле «реакция субъекта» вместо оценки стоит «синапс».
– Ну, «синапс» – это просто компрометация, – сказала Сашона. – Но им не следовало бы использовать этот термин. Это безграмотно.
– Почему?
– Потому что это идеальная ситуация. Теоретическое состояние совершенной компрометации. В жизни не существует.
– А, – сказала Эмили. – Поняла.
– Попроси их объяснить, что они имеют в виду, – сказала Сашона, возвращаясь к своей работе. – Наверное, там у них появился новенький.
– Ладно, – сказала Эмили.
Она приложила все силы к тому, чтобы написать содержательный отчет о странном плоском графике, и, как того требовал долг, вставила его в заявку. Ее ждала новая заявка, но Эмили снедало какое-то внутреннее беспокойство, и она смотрела в окно, на проплывающие мимо облака. У нее было ощущение, что вот-вот что-то произойдет.
Шесть минут спустя вырубилось электричество. Эмили на кресле отъехала от погасшего монитора. Над стенками кабинок появились головы.
– Я думала, у нас есть резервный генератор, – сказала Сашона. Ее голос прозвучал громко. До этого момента Эмили не замечала гул от работающей системы кондиционирования.
Забренчал сигнал тревоги. Люди возбужденно заговорили. Розенберг предположил, что в Лаборатории случился пожар, что станет большой проблемой, так как многие из дверей там имеют замок с часовым механизмом. Все устремились к лестничной клетке, но Эмили за ними не последовала. Сашона задержалась у двери.
– Вульф?
Эмили покачала головой. Она чувствовала себя глупо. Она ждала слишком долго. Ей следовало бы покинуть это здание шесть минут назад. Это следовало бы сделать в тот момент, когда она увидела график.
– Вульф? Тут без вариантов. Пора идти.
Эмили мысленно пробежалась по поэтажным планам. В здании не было пожарного выхода. Раньше она не осознавала этого. Не было стеклянных окошечек с надписью «В ЭКСТРЕННЫХ СЛУЧАЯХ». Никто ни разу не собирал их в конференц-зале и не объяснял, куда идти стройными рядами в случае, если им понадобится эвакуироваться.