Лексикон
Шрифт:
– Цезарь! – завопил он во всю силу лёгких, пытаясь перекричать нарастающий рёв. – Идущие на смерть приветствуют тебя!!!
Миллиарды тонн воды обрушились на восточное побережье – и большая часть Нового Йорка в считанные секунды была смыта с лика земли.
Эпилог. Небо в алмазах
«…Я долго думала, стоит ли мне вести этот дневник. Несколько раз бросала, жгла исписанные скверными, быстро выцветающими чернилами листы в печке (а бумага, даже самая грубая, теперь стоит приличных денег) – и всё же вновь и вновь возвращалась к нему. Наверное, таково свойство души человеческой: нам необходимо доверить кому-нибудь наши тайны, и эта тетрадь ничуть не хуже местного исповедника. По крайней мере, мне не придется никого убеждать. Я пишу по-славянски; этот язык, по-моему, знаем лишь мы с Потапом – и ни я, ни он до сих пор не встречали бывших соотечественников. Я, Маленькая Ласка Светлова, или же Лэсси Светлоу, как меня теперь называют, ныне гражданка Глории. Это слово
Забавно: перечитывая написанное, я поймала себя на мысли, что в жизни не изъяснялась такими длинными и велеречивыми фразами. Пожалуй, идея с дневником и в самом деле не столь уж плоха: что, если со временем он поможет мне лучше понять хотя бы саму себя? Нам вообще многое теперь приходится осознавать заново, начиная от собственного места в мире до его устройства и законов, им управляющих. Более полутысячи малых планет (пятьсот шестьдесят две, если быть точной: я помню, что видела это число в записях Льва Осокина, а недавно его опубликовали в газетах – Астрономическое Общество Глории не сидит сложа руки), вращаются по сложным орбитам. Ни Солнца, ни Луны больше нет. Первое заменяет скопление шарообразных светящихся тел в центре системы, вторую – сотни малых миров, мерцающих в ночном небе: топазы, опалы, аквамарины... Это и впрямь очень красиво: они все разные, словно самоцветные камни, брошенные на синий бархат небосвода… Именно синий, а не черный: ночью теперь не бывает по-настоящему темно. А звёзд больше не видно, да и существуют ли они хоть где-то? Это кажется невозможным, невероятным – но… Если наш мир и впрямь – всего лишь текст, написанный Знаками, то и Солнце, и мельчайшая из песчинок на морском берегу суть объекты равновеликие. И то, и другое не более, чем слово… Сильвио Фальконе считает, что Огненные Планеты, наши дневные светила, созданы из внутренних областей Земли, из её мантии и ядра. Быть может, он прав; даже наверное. Сильвио, безусловно, один из умнейших людей нашего времени. Впрочем, я никогда не забываю того, что рассказывал об этом человеке Джек. Не думаю, что мы когда-нибудь станем друзьями…
Тогда, увидев крушение мира, став свидетелями образования малых планет (сперва титанические куски тверди неправильной формы, парящие в небе, но чем дальше – тем более округлые очертания они принимали) мы были поражены, раздавлены чудовищностью постигшей нас катастрофы. Мы объединились – вчерашние враги, преследователи и преследуемые. Пинкер, похитивший меня старик, взялся отвести нас обратно, в Новый Йорк. Мы ещё не знали, что города больше не существует, и строили планы, с подозрением косясь друг на друга. Идти было тяжело. Привычные ориентиры исчезли: ни Солнца, ни Луны, ни звёзд; линия горизонта – рукой подать, вдобавок, с каждым днём она меняла очертания (наш астероид тоже превращался в шарообразное тело, и это происходило вопреки всем законам небесной механики – точнее, в полном соответствии с новыми законами, о которых мы ещё не имели представления). По джунглям носились обезумевшие животные, в небе с криками метались бесчисленные стаи летучих ящеров. Компасы перестали действовать. Лишь спустя месяц мы вышли к людскому поселению. Это была небольшая религиозная община; они называли свой край «Сентлэнд» - «святая страна» на бритиш. Простодушные и гостеприимные, эти люди возделывали землю, защищали её по мере сил от напастей – и принимали отчаявшихся и заблудших; в те времена таких было немало. Остатки Нового Йорка погрязли в грабежах и бесчинствах, люди бежали оттуда целыми семьями – и многие нашли своё пристанище в фермерском краю. Наш маленький отряд пришелся весьма кстати.
Поначалу на такую странную компанию смотрели настороженно – особенно на Потапа и призраков; неизвестное пугает много больше привычных опасностей. Но близился сбор урожая, и лишние руки были весьма кстати – особенно, если они умели держать не только серп, но и винтовку. К тому времени община уже успела пострадать от разбойников и мародёров. Наше оружие и опыт пришлись весьма кстати. Потап вскоре сделался всеобщим любимцем. Казалось, нет того, чего он не умеет (кроме свободного владения бритиш, пожалуй – язык давался ему с трудом). Он выстроил дом – для нас; а после много помогал ребятам покойного Стерлинга и нашим бывшим пленникам.
Пинкер вскоре покинул общину, и никто не знает, что с ним сталось. Ну,
Потапа выбрали шерифом. Под его руководством было уничтожено несколько крупных банд: боевой опыт московитского воина позволил расправиться с ними быстро и эффективно. Надо отдать должное местному населению: времена смуты длились недолго. Хорошие парни перестреляли плохих парней, и жизнь потихоньку стала налаживаться. Сейчас шерифы есть почти в каждом посёлке. Забавно: в народе их зовут «бэа», то есть «медведями» - и мне почему-то кажется, что эта традиция переживёт всех нас… Электрическую машину установили в полицейской управе. Долгое время она была уникальной, но год назад мы с Потапом, не афишируя этого, собрали ещё одну, совсем миниатюрную – она помещается на обеденном столе. Этот агрегат хранится у меня в кладовке: нельзя, чтобы «стим бойз», по вине несчастливой случайности либо злого умысла, остались без того единственного, что поддерживает их существование.
В свой срок у меня родился сын – замечательный здоровый малыш, самая большая радость, свет моей жизни. Всё прочее сразу сделалось не столь уж важным… И в какой-то мере такое положение вещей сохраняется и поныне. Конечно, незамужняя женщина с ребёнком – это не совсем то, чему будут рады в религиозной общине, но… Конец Света научил нас быть терпимее и милосердней друг к другу. Да и может ли быть иначе – ведь люди воочию узрели Гнев Божий… Пускай даже некоторые из нас знают, как всё обстояло на самом деле. Это знание не из тех, которым стоит делиться, и поэтому мы, не сговариваясь, храним молчание – я, Потап, Джек Мюррей и Сильвио. Когда придет время, я передам его сыну – вместе с историей его отца. Я расскажу ему всё, даже то, о чём мне самой не хочется вспоминать. Я больше не ношу оружия. В нём нет нужды. Я не покидаю городских стен: слишком много дел у меня здесь… Город Сентлэнд на планете Глория нуждается во мне. Приятное чувство, но и хлопот немало – на мне теперь вся городская школа, директорство плюс преподавание механики. Время летит незаметно…
Джек Мюррей уже дважды предлагал мне руку и сердце – и дважды получил отказ. Я постаралась смягчить его, насколько это возможно – но, боюсь, мужская гордость была уязвлена. Дело, конечно же, не в нем (он милый и храбрый мужчина), а во мне. Мы не подходим друг другу. Ему нужна наивная барышня, которая будет смотреть на него снизу вверх – у меня же при всём желании так не получится. Иногда кажется, что я перегорела. Обрела душевное спокойствие – и не хочу его нарушать, даже ради любви. Быть может, со временем всё изменится, не знаю. Надо подождать… Недавно мне приснился сон. Я была в Снежной Стране, на опушке леса, весной – везде лежал снег, но он уже начал подтаивать. Неподалёку, на ветке, сидела гагара. Просто сидела и смотрела на меня тёмным блестящим глазом; и мне отчего-то казалось, что она улыбается… А рядом резвилась ласка – совсем маленькая, детёныш, с коротенькими лапками и потешным розовым брюшком: он скакал в снегу, кувыркался, замирал, принюхиваясь… Отец как-то говорил, что в роду моей матери были шаманы; но образованному человеку не стоит принимать всерьёз дремучие суеверия, верно?
Лев Осокин исчез. После Судного Дня никто больше не видел невысокого одноглазого мужчину с тёмными, чуть вьющимися волосами. Более того, не существует даже места, где мы виделись в последний раз… Где я стреляла в него. Исполинский водопад пропал, реки нашей планеты несут свои воды спокойно. Кто знает, где сейчас Озорник, жив ли он… Иногда я представляю себе, как его безжизненное тело встаёт, капая вязкой тягучей кровью из раны на груди; лицо серое, один глаз закатился – а на месте другого сияет изумрудный огонь. Холодные пальцы раскрывают стальной переплёт… Впрочем, наверняка всё было не так. Если честно, я не думаю, что он мертв; что-то во мне восстаёт против этого, не знаю уж – интуиция или просто желание откреститься от своей вины… Интересно, где он теперь, в каком из миров? Астрономы говорят, что Огненные Планеты, дающие свет и тепло, центр нашей системы, сами вращаются вокруг некоего тела – но оно не раскалено, напротив, это сгусток тёмной материи… Как мало мы всё-таки знаем о мире, в котором живём! Взять хотя бы колебания светимости наших новых солнц. Тогда, в первую зиму, мы все боялись, что они скоро остынут, и всё вокруг погрузится в вечный ледяной сон… Кстати, климат, по крайней мере здесь, стал заметно мягче…»
– Мама! Мама! – радостный вопль долетел в открытое окно. Ласка посыпала мелким речным песком не успевшие высохнуть чернила и захлопнула переплёт. Сашка вихрем взлетел на крыльцо, ворвался в комнату, принеся с собой запахи травы и свежего ветра.
– Мам, пойдём скорее! Летающую лодку наконец-то доделали, и дядя Джек собирается в первый вокругпланетный перелёт!
– Погоди, не мельтеши! – улыбнулась Ласка. – Куда ты меня зовёшь?
– На площадь! Дядя Потап тоже там, и мистер Фальконе… Ну пойдём же, а то опоздаем, и она взлетит без нас!