Лена
Шрифт:
Перед ней стоял солидный ультрасовременный стол, за которым восседал важный мужчина неопределенного возраста с заметным брюшком. На темени намечалась лысина, которая зачесывалась длинными волосами от косого пробора. С двух сторон от нее стояли два мордоворота в классических костюмах с галстуками.
— Очнулись, Елене Сергеевна? — доброжелательно обратился мужчина из-за стола. — На моих бугаев внимания не обращайте, они немы, как рыбы в аквариуме, и слышат не лучше их. На всякий случай стоят, уж очень много необычного я о вас наслышан. Не дергайтесь и все будет Тип-Топ. Андестенд?
— Йес ит из, — хмуро ответила Лена, пошевелив шеей. Место укола побаливало. — Воды попить дайте. Как сахара во рту…
Один из мордоворотов налил из графина
— Спасибо, — вежливо поблагодарила Лена. — Чем обязана вашему гостеприимству? — говорила спокойно, но сердце давно поселилось в пятках. Убить могут легко — все лица видела. Сюжет хоть и был почерпнут из сериалов, но актуальность от этого не потерял. Ужас как страшно было.
— Я давно хотел с Вами познакомиться, Елена Сергеевна, с момента, когда позвонил Ваш бывший начальник, Лев Андреевич, и не поведал мне занимательную историю. Ну, сюжет Вы знаете, позволю себе не пересказывать. Потом Вы устраиваетесь на работу к моей бывшей жене, причем все документы делает она и все они левые. В переходе купленные, если Вы не знали, так торопилась Вас у себя обустроить. После вообще происходит чудо — Вы пользуетесь спросом среди самых капризных дам. Восторги изобилуют. И вдруг на меня выходит старая перечница, вес в Администрации города, несомненно, имеющая. Раньше мог бы сказать, что вес в прямом смысле, но встретившись с ней, передумал. Вся мысль моя перевернулась. Что я был поражен — ничего не сказать. Всю жизнь думал, что такое невозможно, но увидел воочию. Сама молодость со мной говорила. Не двадцатилетняя юность, конечно, но и не запущенное тело, которое на пятидесятилетний юбилей выглядело на все шестьдесят с гаком. А когда при оформлении документов всплыло Ваше имя, я подумал про себя — молодец, Борис Евгеньевич. Обрадовался, как удав, встретивший вместо усохшей ветки свою суженную. Не о Виталине идет речь, Вы понимаете. О ней лучше не вспоминайте — стерва из стерв, хоть и стелется перед Вами овечкой. И тогда меня впервые посетила мысль сохранить в здании прежний бизнес. Ранее мои аналитики высчитывали и так, и эдак, но автосалон всегда выходил прибыльнее. Заметили, какие там пандусы на каждый этаж до самого четвертого? Не для инвалидов, нет, для них лифтов с лихвой хватает, а для заезда машин. Да, Леночка, не удивляйтесь. Если весь хлам с них убрать — в самый раз получится. И что мне делать, не подскажите? — вопрос явно риторический, — Боря оказался позером хлеще Керенского. — Задуматься мне следует, вот что. В бизнесе — это первое дело. Автосалонов, рассудил я, не спросив аналитиков, в городе полно. Одним больше, одним меньше — не велика беда. Супермаркетом вообще, хоть отхлебывай. Спа-салонов или салонов красоты, — они по-разному стремятся назваться, — тоже резать по одному можно и не почуют потери. Так что делать мне? «Смоки» в детстве не слушали? Английская группа, из которой Крис Норман вышел… не?
— Родители слушали, — невольно ответила Лена, поняв в чем вопрос. — И что делать Вам, надумали?
— М-да, действительно, легко угадывается. «What can i do» мы часто перепевали как «Водки найду» … а не знаю я пока, что делать мне, от Вас зависит. Может, у Криса Нормана свои соображения есть, но его мы спросить не сможем, так ведь? Да и какое он имеет отношение к злополучному строению в центре совершенно неизвестному ему города, судьба которого решается здесь и сейчас. Ну, Елена Сергеевна, что скажете?
— Крис Норман знает наш город, я была на его концерте. — Зачет-то ответила Лена, понимая, что несет пургу.
— Понравилось? — заинтересованно спросил Боря.
— В принципе, да. Но не в тренде. Профессионализм чувствуется. Это я как-то на «Песнярах» была, а у них на разогреве неизвестные тогда еще БИ-2 выступали. Так «Песняры» меня больше зацепили, потому что все было профессионально отточено, хотя БИ-2 тогда уже пробивались и играли песни в стиле куда современней, чем старье Мулявина…
— Браво! —
— В наручниках? В наручниках и перчатках, прикованная к стулу, так прямо сразу Вам и советовать. В лоб. И вы послушали, поблагодарили и отпустили. Я верно Вас поняла?
— Да, — жестко ответил Борис, — именно так. Наслушался я о Вас и рисковать не хочу. И прямо говорю — Ваша жизнь зависит от Ваших ответов. Я слушаю.
Лена прикрыла глаза. Сердце продолжало теребить пятки, страх заполонил всю душу и уже, можно сказать, стал привычным. Если к такому привыкнуть возможно в принципе. Но недавно она научилась своим колдовским умением «прочищать мозги». Или «очищать сознание» — как хочешь называй, суть одна. Им и пользовалась почти с самого начала монолога Бориса Евгеньевича. По натуре она была совсем не смелой. Трусихой, можно сказать, была. Но трусихой наглой.
— Скажите честно, Борис Евгеньевич, зачем Вы так с Виталиной поступили? — Лена откровенно тянула время, не ведая, что можно предпринять в ее положении.
— А как я с ней поступил? — переспросил Боря, постепенно заводясь. — Очень честно поступил, как иной муж при разводе не поступит! — в конце фразы все же завелся.
— Мы почти сорок лет были женаты, дольше всей твоей жизни, и что она? А нихрена она! Я ребенка родить уговаривал пятнадцать лет! Пятнадцать! Она все на маникюр дула и говорила какая она страшная станет беременной. Как у нее ноги отекут некрасиво и как рожать больно. Мне в глаза, каждый божий день. Улавливаешь?
— Рожать действительно больно… — встряла Лена.
— А то я не знаю! — взвился он. — Наслушался, начитался, но все же рожают?! А она — цаца. Терпел. Родила. Слава богу, первые полгода даже грудью кормить сподобилась. Сын, слава богу, не болел особо. Потом все, как отрезало. Кормилицы, няньки, садик, школа и поехали… Она на выставках, корпоративах, на праздниках у подруг по любому поводу — только не дома. Появляется — для меня праздник. Но не дает! То голова болит, то женские дни по полгода подряд, то еще какая-то хрень, но прожили мы так еще более двух десятков годков, пока я не выдержал… у сына семья давно в Лондоне, внуками не балуют — там тоже жена наподобие моей, видимо, семейное… — Боря вдруг обошел стол и сел на него прямо перед Леной. — А ты знаешь, что она ни разу в жизни мне борщ не приготовила?
— Не умеет, может…
— Э-не-э-т, дело в не неумении, — проговорил, покачивая пальцем, отрицая. — Мы когда поженились, я в профкоме работал, и выбил нам в общаге отдельную комнату. А она даже не нашей студенткой была, не политеха, а в хореографическом училище училась на постановщика народных танцев. Стали жить вместе. Все девки на этаже готовили, а она будто особенная — ни в какую. Питались в столовых или в сухомятку. Училище окончила — ни дня не отработала, всегда на моей шее сидела. Да, стирала, когда захочет, изредка гладила, вот и все наше совместное хозяйство. Потом уборщицы появились, кухарки — ими и научилась командовать. А сама, представляешь, борща мужу ни разу в жизни… а студентом я всегда голодным был. Не в родном городе жил, а в чужом, в общаге, и только на стипендию… если вагоны не разгружал. Поняла что-нибудь о ней, или я зря тут соловьем заливаюсь?
— Поняла, Борис Евгеньевич, Вы очень красочно описали начало фильма «Олигарх». Там, по-моему, тоже бедный студент грузчиком подрабатывал, чтобы первую семью прокормить. Или не «Олигарх», но тоже о будущем успехе. — Боря, усмехнувшись, скрестил на груди руки, всем видом показывая, что намерен слушать. Временем он, вроде бы как, располагал. Тянула его же, как резину, Лена.
— Жена — стерва, все такое. А почему Вы на ней женились? Почему сорок лет терпели? А я отвечу, не утруждайтесь. Отвечу банально по-бабски — Вы любили ее, а она Вас нет. Потому и борщей не было. Не из-за маникюра же? В воспитании детей тоже уголовки не вижу. Каждая семья несчастна по-своему. Здорово я придумала, правда?