Ленин: политический портрет. Кн. 2.
Шрифт:
10 октября. Кожевников и Крамер беседовали с Лениным после вечернего заседания в Совнаркоме. "Зуб почти прошел, но благодаря бывшей болезни нервы несколько разошлись и временами появляется желание плакать, слезы готовы брызнуть из глаз, но Владимиру Ильичу все же удается это подавить; не плакал ни разу".
31 октября. В 12 часов Владимир Ильич выступил с речью во ВЦИКе (первое публичное выступление после майского удара. — Д.В.). "Говорил сильно, громким голосом, был спокоен, ни разу не сбился… Дома слушал музыку, рояль его не расстроил, скрипку
Накануне, в воскресенье, 29-го врачи были у Каменева, где были еще Сталин и Зиновьев. Каменев сообщил, что на последнем заседании СНК Владимир Ильич критиковал один из пунктов законопроекта, затем не заметил, что перевернулась страница, и вторично стал читать, но уже другой пункт, снова стал его критиковать, не заметив, что содержание этого пункта было совершенно иное".
13 ноября. "Владимир Ильич выступал на пленуме Конгресса Коминтерна и произнес на немецком языке часовую речь. Говорил свободно, без запинок, не сбивался… После речи Владимир Ильич сказал доктору Кожевникову, что в одном месте забыл, что он уже говорил, что ему еще нужно сказать…" Сообщил, что накануне "был очень коротенький паралич в правой ноге".
Сделаю отступление по поводу речи 13 ноября на IV Конгрессе Коминтерна: "Пять лет российской революции и перспективы мировой революции". По сути, она была посвящена нэпу и чистосердечному признанию: "Мы сделали и еще сделаем огромное количество глупостей. Никто не может судить об этом лучше и видеть это нагляднее, чем я". Но Ленин после серии международных поражений явно охладел к мировой революции. Вождь назвал перспективы ее "благоприятными", но был в их конкретном рассмотрении очень краток. В конце речи Ленин довольно осторожно, но в то же время определенно высказался об итальянском фашизме, который может оказать "большие услуги" в разъяснении недостаточной просвещенности людей и в показе того, что "их страна еще не гарантирована от черной сотни".
Действительно, речь была довольно обычной для Ленина; в ней трудно усмотреть умственную болезнь человека. Однако она стоила ему огромного, запредельного напряжения — окончив ее, оратор был весь мокрый. Врачи продолжают лечение и наблюдение за Председателем Совнаркома.
25 ноября. Ленин шел по коридору, и у него начались судороги ноги. Он упал. С трудом поднялся. Решили, после совета с врачами, не участвовать в очередных заседаниях и отдыхать целую неделю.
12 декабря 1922 года Ленин работал у себя в кремлевском кабинете, принимал А.И.Рыкова, Л.В.Каменева, А.Д.Цюрупу, Ф.Э.Дзержинского, Б.С.Стомонякова. По телефону дал согласие об очередной высылке антисоветских элементов за границу. Словом, это был обычный день Ленина.
Но никто еще не знает, что это был последний рабочий день Ленина в его служебном кабинете.
13 декабря. Доктор Кожевников и профессор Крамер были у Владимира Ильича… параличи бывают ежедневно. Сегодня утром в кровати был небольшой паралич, а в сидячей ванне был другой… Владимир Ильич расстроен, озабочен ухудшениями состояния".
16 декабря. "Состояние ухудшилось". Ленин с трудом может писать, но текст неразборчив, буквы лезут одна на другую. В течение 35
Почти каждый день врачи записывают: "к вечеру стал нервничать", "настроение стало хуже", "к вечеру Владимир Ильич стал нервничать", "настроение плохое".
Ленин мучительно переживает свою вынужденную отстраненность от политической жизни. Писать он, как раньше, уже не может. Документы ему почти не докладывают, бумаги на подпись почти не несут. Хотя вождь еще несколько раз косвенным образом (заочное голосование, телефонные разговоры, записки) участвует в работе Совнаркома и Политбюро. Но забота соратников и врачей, как вата, изолирует лидера большевиков от коллизий российской жизни.
Еще раньше, на заседании Политбюро 20 июля 1922 года, решили: "Свидания с т. Лениным должны допускаться лишь с разрешения Политбюро, без всяких исключений…" Следить за исполнением решения поручили Генеральному секретарю. После октябрьского улучшения сделали послабления: к Ленину понемногу идут люди: Каменев, Зиновьев, Молотов, Лозовский, Свидерский, Смилга, Уншлихт, некоторые другие. Как будто Ленин опять включился в бурный поток жизни. Но настроение Ленина было тревожным. Он чувствовал симптомы ухудшения.
Ленин спешил. Он хотел что-то еще сделать, что-то поправить, что-то сказать. Больной в состоянии связно говорить и приступает к диктовке материалов, которые в истории известны как "Последние письма и статьи В.И.Ленина" (23 декабря 1922 г. — 2 марта 1923 г.).
Днем 23 декабря он продиктовал дежурному секретарю М.А.Володичевой часть драматического документа, который, как он сказал стенографистке, есть его "Письмо к съезду".
Первая фраза потрясающа:,Я советовал бы очень предпринять на этом съезде ряд перемен в нашем политическом строе…"
Когда я писал книгу о Сталине (около пятнадцати лет назад и когда мое сознание еще не полностью освободилось от догматического обруча), мне эта фраза и то, что следовало дальше, казалось великим откровением. Сейчас я так уже не думаю.
Ленин не был способен на "перемены в нашем политическом строе". Ведь этот строй обеспечил ему власть и надежду на достижение планетарной цели — победы мировой коммунистической революции. Ленин ничего не хотел менять в стратегии. Он намерен осуществить лишь изменения оперативного и тактического характера: увеличить число членов ЦК, ввести туда больше рабочих. И все это накануне обострения борьбы с "враждебными государствами". Какие же это перемены в "политическом строе"?
На другой день врачи побывали у Сталина, Каменева и Бухарина, доложили о состоянии Ленина, о его диктовке 23 декабря. "Тройка" задним числом решает, что больной "имеет право" ежедневно диктовать по 5—10 минут, "но это не должно носить характер переписки, и на эти записки Владимир Ильич не должен ожидать ответа".
Ленин продолжал диктовать "Письмо к съезду" 24, 25 и 26 декабря. К этому документу он вернулся еще 4 января 1923 года, продиктовав известное добавление к письму от 24 декабря, касающееся Сталина и частично Троцкого.