Ленин: политический портрет. Кн. 2.
Шрифт:
Каждый старался продемонстрировать свою особую приверженность вождю, его идеям и устремлениям. Хотя в действительности ни для кого не было особых сомнений в окончательном отходе их лидера от активной политической деятельности. Все понимали, что эта длинная политическая агония — фактически переход в неизвестность. После удара 10 марта 1923 года в "Дневнике дежурного врача" появляются записи, которые дают весьма полную картину состояния больного.
11 марта. "…Доктор Кожевников зашел к Владимиру Ильичу в 11 с четвертью часов. Цвет лица бледный, землистый, выражение лица и глаз грустное… Все время делает попытки что-то сказать, но раздаются негромкие, нечленораздельные звуки… Сегодня
12 марта. "Сегодня приехали проф. Минковски и Ферстер. С вокзала доктор Кожевников с ними поехал на заседание Политбюро, а оттуда к Владимиру Ильичу… Со стороны нервной системы сознание ясное (по-видимому!), почти полная моторная афазия, сегодня Владимир Ильич ничего не может сказать… Владимир Ильич плохо понимает, что его просят сделать. Ему были поднесены ручка, очки и резательный нож. По предложению дать очки Владимир Ильич их дал, по просьбе дать ручку Владимир Ильич снова дал очки (они ближе всего лежали к нему)… После посещения Владимира Ильича все врачи снова были в Политбюро…"
Сделаю небольшое отступление. Никто еще не знает, что Политбюро, беря на себя функции организатора и контролера лечения вождя, закладывало новую партийную традицию.
…Когда после удара в марте 1953 года Сталин пролежал без медицинской помощи более десяти часов (никто не имел права к нему вызвать врачей без разрешения Берии, а того долго не могли найти), почти каждое решение консилиума перепуганных медицинских светил требовало утверждения Президиума ЦК КПСС (как тогда называлось Политбюро). Начальник Лечебно-санитарного управления Кремля И.И.Куперин докладывал всемогущей коллегии свои выводы и предложения для утверждения. Вот, например, что решил Президиум, заседавший 2 марта 1953 года в 12 часов дня в комнате по соседству с умиравшим "вождем всех народов".
"1. Одобрить меры по лечению товарища Сталина, принятые и намеченные к проведению врачебным консилиумом в составе начальника Лечсануправ Кремля т. Куперина И.И., проф. Лукомского П.Е., проф. Глазунова, проф. Ткачева Р.А. и доцента Иванова-Незнамова В.И.
2. Установить постоянное дежурство у товарища Сталина членов бюро Президиума ЦК.
3. Назначить следующее заседание бюро Президиума сегодня в 8 часов вечера, на котором заслушать сообщение врачебного консилиума".
Приняли, как тогда уже стало железным правилом, "единогласно". И так — до самой кончины диктатора, с небольшими нюансами: привлекали все новые медицинские силы, хорошо зная, что надежд на выздоровление Сталина не существовало. И это было не просто заботой или осторожностью, а формой демонстрации своей верности "делу вождя".
Почти так было и при болезни Ленина. Правда, Политбюро не заседало у постели больного, пока он находился в Москве и в Горках, и не организовывало дежурства своих членов. Однако врачи неоднократно докладывали на Политбюро о ходе лечения и "видах" на выздоровление.
Приведем еще несколько выдержек из, Дневника дежурных врачей", чтобы полнее почувствовать трагичность положения, в котором оказался лидер большевиков.
17 марта. "После врачебного визита Владимир Ильич хорошо пообедал. Через некоторое время он хотел высказать какую-то мысль или какое-то желание, но ни сестра, ни Мария Ильинична, ни Надежда Константиновна совершенно не могли понять Владимира Ильича, он начал страшно волноваться, ему дали брома, Мария Ильинична позвонила доктору Кожевникову, он приехал…"
21 марта. "Было снова совещание, в котором… принял участие приехавший сегодня Геншен. После этого все поехали в Кремль. Затем приехали к Ленину
Больной уже мало верил врачам. Ленин понимал трагизм и безысходность своего положения: физическая беспомощность плюс заточение мысли в немоте.
Однако в мае состояние здоровья неожиданно начинает медленно улучшаться. Его выносят на веранду квартиры в Кремле, а 15 мая со всеми предосторожностями в сопровождении группы врачей перевозят в Горки.
Кожевников пишет, что Ленин "окреп физически, стал проявлять интерес как к своему состоянию, так и всему окружающему, оправился от так называемых сенсорных явлений афазии, начал учиться говорить…". К нему приезжает врач-логопед С.М.Добрюгаев, и они вместе с Крупской начинают заниматься с Лениным восстановлением речи. Затем это становится только заботой жены.
Как явствует из медицинских записей и основательного исследования Б.Равдина, после 10 марта лексикон Ленина был крайне ограничен: "вот", "веди", "иди", "идите", "оля — ля". Для него стало как бы универсальным выражение "вот — вот", с помощью которого он соглашался, возражал, требовал, негодовал, просил, поддерживал разговор. Как правило, использование отдельных слов было случайным, и хотя порой они многократно повторялись, не несли никакой смысловой нагрузки.
Ленин смог после долгих занятий повторять вслед за Надеждой Константиновной отдельные слова: "съезд", "ячейка", "крестьянин", "рабочий", "народ", "революция", "люди". Крупская использовала разрезную азбуку, элементарные дидактические упражнения, самые простейшие способы обучения речи. Однако весь словесный материал совершенно не сохранялся в памяти Ленина, и без помощи жены он не мог сам повторить ни единого слова из того, что произносил вслед за Надеждой Константиновной. У человека, который оставил самый глубокий шрам на лике истории XX века, медленно, но неотвратимо угасал мозг.
Могучий мозг был необратимо поврежден болезнью. Мысль постепенно умирала; Ленин превратился почти в младенца. Интересное свидетельство приводит художник Ю.Анненков, сделавший портрет Ленина еще в 1921 году с натуры (вождь позировал два раза). Кстати, в 1924 году Управление Гознака СССР присудило ему первую премию и использовало полотно на почтовых марках.
Так вот, "в декабре 1923 года Л.Б.Каменев повез меня в Горки, чтобы я сделал портрет, точнее, набросок больного Ленина. Нас встретила Крупская. Она сказала, что о портрете и думать нельзя. Действительно, полулежавший в шезлонге, укутанный одеялом и смотревший мимо нас с беспомощной, искривленной младенческой улыбкой человека, впавшего в детство, Ленин мог служить только моделью для иллюстрации его страшной болезни, но не для портрета".
В этой связи стоит отметить, что многочисленные "воспоминания" о встречах с Лениным после марта 1923 года и "разговорах" с ним — либо мистификация, либо сознательное принятие богатой мимики, жестикуляции и отдельных случайных слов за ленинскую речь. Иногда это делалось с благой целью показать, что Ленин скоро вернется к управлению государством и партией. Как пишет Б.Равдин, А.В.Луначарский, выступая в мае 1923 года в Томске, заявил: "Рука и нога, которые у Владимира Ильича несколько парализованы… восстанавливаются; речь, которая была одно время очень неясной, тоже восстанавливается. Владимир Ильич уже давно сидит в кресле, довольно спокойно может разговаривать, в то время как прежде его очень мучила неясность речи".