Ленин в Цюрихе

Солженицын Александр Исаевич

Он вошёл — и когда увидел не одного Мюнцен- берга, как ожидал, а шестерых, плотно сжатых в ком­натушке, трое впритиску на кровати, и все мрачные — на большелобом открытом его лице, не приспособлен­ном играть, выразилась растерянность, тревога. Хоть одного бы он искал себе в союзники или ободритель­ного! — но не было ни одного. Затолкнули, посадили efto в угол — дальше от двери и за комодом, в тупик, а вшестером — еще надвинулись, кто на стульях, еще нагнулись, кто на кровати. И Мюнценберг (так по ролям) — звонким дерзким голосом объявил: м ы , вот все мы, наша группа, решили немедленно и окончательно рвать с Гриммом и опозорить его на весь свет! Платтену — выбор: или с нами, цли с Грим­мом. Платтен заёрзал —

а подвинуться некуда, завол­новался, переглядывал лица, искал, кто помягче, но и Надя смотрела как застывшая ведьма. Платтен лоб вытирал, мял подбородок свой бесхарактерный, про­сил отсрочки, подумать, — он говорил, а все шестеро не шевелились, хмуро молчали и смотрели на него, как на врага (это забавник Радек всё придумал) — и это было самое страшное. Платтен растерялся, подавался, он предлагал: не надо же так сразу! послать Гримму предупреждение, предостережение... Нет!!! Всё — ре­шено!!! И остаётся Платтену только выбор: или — с нами, в честном интернациональном союзе, или — со своим швейцарским предателем, и опозорим обоих вместе! И отвечать — сейчас же!

Двумя руками схватился Платтен за голову. По­сидел.

Сдался.

Брошюру на опозорение поручили Радеку писать. И он — в ту же ночь, в одну ночь, искуривая трубку свою, без всякого труда мог написать, лентяй. Но — не написал. И еще много часов пришлось Ленину хо­дить с ним по Цюриху, уговаривать и поджучивать, чтоб написал, да похлеще, как он один умеет. Всё-таки, журналист — несравненный!

Следующий шаг — напали на Гримма в заседании Интернациональной Социалистической Комиссии. Сам Ленин не пошёл, чтоб не выставляться, а Зиновьев, Радек, Мюнценберг и Леви напали, что деятельность Гримма в Швейцарии — преступление,. бесчестие, пе­дерастия! — а потому он должен быть исключён из Циммервальдского руководства! (Свергнуть с престо­ла.) Тут же напали на Гримма и в мюнценберговском молодёжном Интернационале. Тут же возникла идея добиваться внутрипартийного референдума — устро­ить съезд теперь же, в марте! А мотивировка референ­дума была (пришлось самому написать) лучшее во всей кампании: что отсрочка съезда есть поражение социализма!

Что поднялось! Какая буча и пыль! Ч-чудесно!!! Вожди партии заревели от негодования, кинулись в опровержения! — кто ж может выстоять в социализме против смелого резкого принципиального обвинения слева?! Один обвиняющий голос может свалить тыся­чу оппортунистов!

Ч-чудесно! Это — удалось! Это — и нужно было!

Еще на кантональном партсъезде удалось собрать за резолюцию левых одну шестую часть голосов — это было крупной победой!

Но и — высшей точкой кампании. Стала она спадать.

Гримм бешено напал на референдум — и испугал наших молодых.

Лисьи-осторожный Нобс публично отмежевался ют референдума.

А Платтен — а Платтен смолчал, раскисляй... Вот так и строй на нём борьбу. Нет, он безнадёжен. Он не хочет учиться, как организовать революционную партию.

И даже брошюру Ра дека — отказались печатать: „Напечатаем — выгонят из партии/' Ну и левые\ Ну, и вояки!..

А Гримм, почувствовав нашу слабость, собрал ар­хичастное совещание и пригласил левых. Мюнценберг и Вронский конечно не пошли. А Нобс и Платтен поплелись... к хозяину.

Нет, они на три четверти уже свалились к социал- патриотизму. Нет, левые в Швейцарии — архидрянь, бесхарактерные люди.

Запутывать, замазывать разногласия вместо того, чтобы их заострять — какая ж это подлость!

А тут совершилась возмутительная история с Врон­ским. На общегородском собрании выбирали правле­ние, несколько избранных отказались, поэтому список спустился ниже — и счастливо захватил Вронского, Вронский вдруг попал! Так обнаглевшие правые зая­вили, что с Вронским

дружной работы не будет, они отказываются. А Нобс был председателем — и согла­сился выборы аннулировать!

И Платтен — скушал эту оплеуху...

Ленин сидел на собрании — молча, но вне себя! И уже на минуту не заснул в ту ночь.

Вообще от этих ежедневных собраний — нервы швах, головные боли, сна нет.

Да вся швейцарская партия — насквозь оппорту­нисты, благотворительное учреждение для мещан. Или чиновники, или будущие чиновники, или горстка, за­пуганная чиновниками.

Разбежались левые от нашей помощи — ив Цю­рихе, и в Берне. Y одного Абрамовича хороши дела, но он далеко. А Гильбо и Бриллиант колеблются.

И вожди молодых, даже острый резкий непреклон­ный Мюнценберг — потянулись на компромисс. Мюн- ценберг! — и тот отклонил брошюру Радека! (И уехал Радек в Давос, подлечиться, тоже замучился.)

Было бы смешно, если бы не так гнусно. Видимо, в Цюрихе — конец возни с левыми...

Но — не надо жалеть, хоть и проигрыш. Знал всегда, как гнилы европейские социалистические пар­тии. Теперь и на практике сам испытал.

Не надо жалеть. Что было сделано — не пропадёт совсем бесследно. После нас, преемники наши — а создатут левую партию в Швейцарии!

23 февраля назначено было собрание левых — и даже не состоялось: просто не пришли, никому не нужно. Собирался Ленин доклад делать — сходил впустую, вернулся в бешенстве. В бешенстве на всю ночь.

Он завидовал — Инессе, Гришке Зиновьеву, как они там где-то ездили, выступали с рефератами: там видишь перед собой не социалистических мещан, а

— свежих людей, рабочих, толпу, и влияешь сразу на массу.

Тут много было и других расстройств. С Радеком

— вперемежку дружба и ссоры (он невыносим, когда в академизм лезет), а Инесса и Гришка восприняли их разлад тяжело. То ссора с Усиевичем. (А с Бухариным и не вылезали из ссоры, хорошо хоть не вынесли на публичность.) То Шкловский растратил партийную кассу. То Инесса вздумала „пересматривать" вопрос о защите отечества — и сколько же лишних убеждений пришлось потратить.

В письмах. Так и не приехала в Цюрих ни разу.

Скоро год...

То — слух, что Швейцария на днях втянется в войну, жутковато, и быстрые расчёты: самим остаться в полосе немецкой оккупации, а Инесса пусть едет в Женеву, её там захватит Франция — и так мы улуч­шим связь с Россией. То отлегло: не будет войны. То Надя болела — бронхит, жар, бегал за врачом, вся жизнь в расстройстве.

Однако, не скдадывать же бездеятельно руки. А что если прямо самим, безо всяких швейцарцев, — да взбунтовать швейцарскую армию? И вырос такой замысел: написать листовку („разожжём революцион­ную пропаганду в армии! превратим опостылевший гражданский мир в революционные классовые дей­ствия!") — но в абсолютной скрытости (за это можно сильно пострадать, из Швейцарии вышлют) — а под­писаться „швейцарская группа циммервальдских ле­вых" (пусть думают на кого из них, хоть на Платтена)

— и распространять стороной, как бы не от себя.

Инесса быстро переведёт на французский. Только абсолютно секретно, сжигая черняки. (А почта писем не проверяет, убедились.)

Стали делать. Но отсюда новый замысел: а не сделать ли опять-таки нам самим, а подписать от дру­гих, такую листовку: поднять весь европей­ский пролетариат на всеобщую стачку 1 мая? Отчего бы нет? Неужели пролетариат не от­зовётся? А в разгар войны — какая это была бы сили­ща! Какая демонстрация! А от стачки, смотришь, сами собой начнуться и массовые революционные дейст­вия?! Одна хорошая листовка — и поднята вся Европа, а?! Только надо спешить, до 1 мая не так много вре­мени — скорей переводить на французский, скорей издавать, скорей распространять, скорей рассылать эту листовку. (И — совершенно конспиративно!)