Ленин в жизни
Шрифт:
Л. Д. Троцкий [6]. С. 275276
Нельзя этого никак. Ферстер дает надежды — как же можно? Да если бы и не было этого! Нельзя, нельзя, нельзя!
Г. Зиновьев, Л. Каменев.
Резолюция на записке Сталина
Я представляю себе ход дела так. Ленин потребовал яду — если он вообще требовал его — в конце февраля 1923 года. В начале марта он оказался уже снова парализован. Медицинский прогноз был в этот период осторожно-неблагоприятный. Почувствовав прилив неуверенности, Сталин действовал так, как если б Ленин уже был мертв.
Л. Д. Троцкий [6].С. 277
…Могу подтвердить факт, что больной Ленин просил у Сталина принести яд. Это было, это было. Сталин ставил вопрос на Политбюро. А что он мог сделать? Ведь Политбюро ему поручило охранять Ленина. И он следил, чтобы Ленина никто не трогал, не нервировал, чтобы он был в изоляции от политики, чтобы не волновался. Сталин был, конечно, против, чтобы давать Ленину яд. Насчет яда теперь приплетают и Ягоду, чисто шерлокхолмовская версия. А Ягода в то время, при Ленине, был еще маленьким человеком. Сталин даже его и не знал, даже не был тогда знаком с Ягодой. С ним Сталин был связан позднее, в 1924 году.
Л. М. Каганович.Цит. по: Куманев Г. А.Рядом со Сталиным. М.: Былина, 1999. С. 80
Если у Сталина был замысел помочь работе смерти, то остается вопрос: зачем он сообщил о просьбе Ленина членам Политбюро, если он собирался так или иначе ее выполнить? Он, во всяком случае, не мог ждать поддержки или содействия с их стороны, наоборот, он был уверен, что встретит отпор, прежде всего с моей стороны… Поведение Сталина в этом случае кажется загадочным, необъяснимым только на первый взгляд. В тот период Сталин был еще далек от власти. Он мог с основанием опасаться, что впоследствии в теле будет обнаружен яд и что будут искать отравителя. Гораздо осторожнее было при этих условиях сообщить Политбюро, что Ленин хочет отравиться. Политбюро решило вопрос о доставке ему яда отрицательно, но Ленин мог получить яд другим путем.
Политбюро отнимало у него возможность выполнить просьбу Ленина (действительную или мнимую) легально. Но в этом не было и нужды. Если Ленин обратился к нему, то не в официальном, а в личном порядке, рассчитывая, что эту услугу Сталин окажет ему охотно. Передать больному яд можно было разными путями через очень надежных людей в окружении. При Ленине были члены охраны, среди них люди Сталина. Могли дать яд при таких условиях, что никто не знал бы о характере передачи, кроме Ленина и его самого.
Никто никогда не узнал бы, кто именно оказал больному эту услугу. Сталин мог всегда сослаться на то, что ввиду его отказа по решению Политбюро, Ленин нашел, очевидно, какой-то иной источник. Это на случай открытия дела, вскрытия тела и обнаружения отравы преимущества предупреждения были поистине неоценимы: все члены Политбюро знали, что Ленин хотел достать яд, Сталин вполне легально предупредил об этом Политбюро. С этой стороны Сталин обеспечивал себя, таким образом, полностью… Опасности проверки не было ни малейшей: никому из нас не могло, разумеется,
Л. Д. Троцкий.Сталин. Политическая биография: В 2 т. Нью-Йорк, 1985. Т. 2, С. 355
(Далее цит.: Л. Д. Троцкий [4])
После нового удара он (Ленин) в декабре под строгим секретом опять послал меня к Сталину за ядом. Я позвонила по телефону, пришла к нему домой. Выслушав, Сталин сказал:
— Профессор Ферстер написал мне так: «У меня нет оснований полагать, что работоспособность не вернется к Владимиру Ильичу». И заявил, что дать яд после такого заключения не может.
Я вернулась к Владимиру Ильичу ни с чем. Рассказала о разговоре со Сталиным.
Владимир Ильич вспылил, раскричался. Во время болезни он часто вспыхивал даже по мелким поводам, например, испорчен лифт (он был вспыльчив смолоду, но боролся с этим).
— Ваш Ферстер шарлатан, — кричал он. — Укрывается за уклончивыми фразами.
И еще помню слова Ленина:
— Что он написал? Вы это сами видели?
— Нет, Владимир Ильич. Не видела.
И наконец, бросил мне:
— Идите вон!
Я ушла, но напоследок все же возразила:
— Ферстер не шарлатан, а всемирно известный ученый.
Несколько часов спустя Ленин меня позвал. Он успокоился, но был грустен.
— Извините меня, я погорячился. Конечно, Ферстер не шарлатан. Это я под горячую руку…
Л. А. Фотиева.Цит. по: Бек А.С. 8
Во время болезни Владимира Ильича его часто возили в кресле по парку. Иногда, как мне передавали близкие товарищи, он тихо насвистывал что-нибудь. Между прочим, слышали у него напев «Долины Дагестана» (романс М. А. Балакирева на стихотворение М. Ю. Лермонтова «Сон». — Е. Г.)
…Он насвистывал особенно, сквозь зубы, при едва открытом рте. Вероятно, многие помнят это насвистывание, чрезвычайно характерное у него.
Д. И. Ульянов.С. 151, 153
Дверь к больному не закрывалась, и он меня шепотом из своей комнаты звал: «Сестра! Сестра!» И все время мы так разговаривали с ним — шепотом...
М. М. Петрашева.С. 264
Приехал к нему один старый товарищ. Владимир Ильич был очень доволен, очень оживленно беседовал с ним; потом выяснилось, что тот захватил с собой маленькую дочку. Тогда Владимир Ильич выискивает маленькие кукольные туфельки, — надо сказать, что ему присылали различные кустарные изделия, — и вот он вспомнил о них, отыскал и передал для маленькой девочки.
В. П. Осипов.С. 299
Имя «старого товарища» довольно неожиданно находим у Фельдберга: «К Владимиру Ильичу приехал недели за три до его смерти <...> Н. Н. Крестинский с женой и трехлетней дочкой. Владимир Ильич долго и внимательно слушал Н. Н. Крестинского, но, когда узнал, что с ним его дочка, Владимир Ильич просил сейчас же привести девочку, играл с ней и подарил ей на память игрушечные сапожки для куклы («Вечерняя Москва», 1924, 28 января)».