Ленинград-28
Шрифт:
— Хозяйка… — негромко позвал Юрий.
Били Панюшина долго, но как-то без особого азарта. Юрка извивался на холодном бетонном полу, почти успешно закрывая важные органы, подставляя руки, плечи. Потом придется расплачиваться многодневной тягучей болью, но это лучше, чем мочиться кровью из-за отбитых почек. Впрочем, пару раз досталось и почкам. В голове Панюшина поселился чужой голос, который бесстрастно комментировал повреждения: сломан указательный палец левой руки, обширная гематома в нижней области спины, треснуто шестое
— Все… закончили — остановил побоище властный голос. Совершенно незнакомый.
Юрий хмыкнул разбитым ртом. Похоже, избиение незадачливого Панюшина становится доброй традицией. Сейчас вот передохнут немного, пораспрашивают, и снова примутся за дело.
— Поднимайте…
Ну вот, опять ничего нового под луной. Лишь бы яйца не отбили. Вспомнив Козявку, Юрий чуть не застонал. Ну, сука, даст бог свидимся еще.
Панюшина вытащили из подвала на божий свет. Усадили в кресло. После полумрака подвала глаза с трудом привыкали к свету.
В комнате было пусто, из мебели столик на гнутых ножках, да пара кресел. В окне чудесный вид — осень в лесу. Не хватает только трех медвежат и медведицы-мамы.
Напротив расселся весьма неприятный тип — коренастый, с бычьей шеей. Огромная цепь из золота — звенья в виде бочонков, с Панюшинский мизинец толщиной, украшенных причудливой гравировкой. Грамм за сто, поди. Из одежды — рубаха с широким воротом, позволяющим рассмотреть эту самую цепь. Что внизу, не видно под столом, ну оно и ни к чему. Нос расплющен, брови нахмурены — типичный воротила.
— Ну и кто ты такой? — поинтересовался хозяин дома.
Панюшин даже растерялся. Вопрос, заданный воротилой не меньше интересовал самого Юрия.
— Я не знаю — честно ответил он.
— Геннадий Сергеевич, может быть его… того? — спросил кто-то из-за спины Юрия.
Воротила задумчиво почесал расплющенный нос.
— Ну, давайте, только аккуратно. По голове не бить.
Его опять затащили назад, бросили на бетонный пол. Потом били. Отдыхали и снова били. Голос в голове начал сбиваться и повторяться. И все равно Панюшин улыбался окровавленными губами.
К старухе Панюшин не пошел. Постоял немного у калитки и отправился восвояси. Но место заприметил. При случае он еще вернется, ногам-то оно виднее, не спроста привели именно сюда. Из дома никто не вышел, впрочем, Панюшин особо и не настаивал.
Следовало задуматься о ночлеге.
Сентябрь выдался теплым, но ночевать на улице уже не хотелось. Панюшин решил отдаться воле случая, расслабил тело и изгнал из головы все мысли. Потом тихонько скомандовал самому себе:
— Вперед…
И ноги сами понесли прочь от старой мазанки. Тело молило об отдыхе, и Юрий с тоской ожидал, когда можно будет отдаться простому очищающему, восстанавливающему сну. Можно даже без сновидений…
Ночевал Панюшин в развалинах старого дома. Выбрал местечко поровнее, положил под голову сумку с разной всячиной, что неизбежно скапливается у каждого путника, и, засыпая, подивился самому себе — ну надо же, можно было переночевать у старухи, а вместо этого
— А ты и есть самый настоящий бродяга без роду и племени — пробормотал Юрий, проваливаясь в сон.
— Кто ты такой? — в десятый раз спросил Геннадий Сергеевич.
Похожий на обрубок палец раздавил в пепельнице сигарету.
Утро осветило заросшее лицо Панюшина. Юрий открыл глаза — начинался новый день, быть может, не самый лучший, но судя по началу и не из худших. Почти ничего не болело, а значит — жизнь продолжается.
Денег было не очень много — Юрий придирчиво осмотрел ворох мятых купюр. Ничего — для начала сойдет. Нужно озаботиться жильем, привести себя в порядок, а там видно будет.
Выбравшись из развалин, Юрий побрел по улице. Протопав с километр, Панюшин услышал запах болота. Озеро «Лиман» поросло камышом, высокие «качалки» темнели сквозь острые листья. Пройдя вдоль берега, Юрий вышел к небольшому пляжу. Оглянулся — ни души. Дорога осталась позади, и с нее вряд ли бросалась в глаза неприметная фигурка Панюшина.
Вода попахивала тиной, наклонившись, Юрий увидел свое отражение. Н-да, видок тот еще. Коснулся воды — холодная.
Быстро скинув одежду, Панюшин с разбегу бросился в воду. Нырнул, попробовал задержать дыхание. В ушах зашумело. Открыл глаза — муть, не рассмотреть ничего…
Искупавшись, Панюшин почувствовал себя почти человеком. Наскоро оделся, присел на каменистую землю.
Итак, первый пункт — одежда. Побриться, причесаться — пункт второй. И последний, самый главный — жилье. Характер поисков предполагал множество встреч с различными людьми, соответственно внешний облик не должен вызывать подозрений. Ночевки же под открытым небом не добавляли изысканности его естеству, пусть и глубоко духовному внутри, но все-таки весьма отвратному снаружи.
До базара Юрий добрался окольными путями. Вернулся к железнодорожной ветке, и уже от нее, по прямой улице, мимо заводоуправления, двинулся в центр города. Славянск — город контрастов. Улица вела мимо разрушенного цеха, небольшого болотца, обросшего все тем же камышом, заглядывала в частный сектор, где проживали унылые жители, и обрывалась перекрестком у самого базара.
Панюшин проскользнул мимо скучающих собачников, мимоходом погладив внушительного кавказца (почему-то с собаками Юрка всегда ладил лучше, чем с людьми), на миг остолбенел, окинув взглядом внутренности некогда колхозного рынка. Куда-то делись от входа подозрительного вида голубятники, торгующие летной птицей, не жгли таблетки сухого спирта под плоскими аквариумами любители водного мира, да и сами ряды изменились, следуя веяниям времени.
Тут Панюшину свезло. Прямо у входа разбитная тетка торговала бывшей в употреблении одеждой. Юрий без труда подобрал себе обновку, заплатив сущие гроши. Одежду насовал в объемный полиэтиленовый пакет, купленный у той же тетки. Пройдясь по рядам, купил маникюрные ножницы и пару одноразовых бритв.