Ленинград — срочно...
Шрифт:
Заманский выпалил:
— Я из секретного радиобатальона. На радиозаводе счас роблю в команде.
— Что там делаете?
— Яку-то станцию варганим.
— Радиостанцию?
— Угу-у, только антенна як деревяка, шоб лучше самолеты бачить…
— Так ты специалист?
— Нет, мое дело шо-то кому поднести, подать, подержать, костер запалить…
Мухин вытащил коробку «Северной пальмиры»:
— Закуривай, небось забыл запах махорки, если даже со жратвой в вашей секретной части туго. Ишь, воровать приловчился! Давно я за тобой смотрю. — Показал на крюк: — Удивляюсь,
— Как?.. Это шо ж т-таке? — заикаясь, промямлил За-манский, пятясь к стене. Его пробирала дрожь. «И откуда он взялся, чертяка? Как же вырваться? Нет, от такого целым не уйдешь, пришибет на месте… Почему он меня Племянником назвал? Неужели что-то знает?..»
— Поклон тебе от дяди, Павлуха. Не забыл «Айзсарги»? — вдруг спросил Мухин.
От неожиданности Заманский поперхнулся дымом. Мухин похлопал его ладонью по спине:
— Будет, будет… Что, не рад привету? — дружески подмигнул он. — Дядька твой велел кланяться…
— Шо ж ты сразу не казав, кобель! Т-ты ж заикой меня чуть не сробил! — разозлился Павло, осмелев. — Та я дядьке пожалуюсь, он за такие шуточки шею…
— Это я тебе сверну шею, как «птычке», — резко перебил его Мухин. — Будешь мне мозги тут пудрить. Или не понимаешь, кто меня послал?
— Понимаю, понимаю, — заскулил Заманский.
— Вот и молодчина. Теперь ты поступаешь в мое распоряжение, Племянник. Вот так-то. Я тебя могу судить, могу миловать. — Он достал из внутреннего кармана полушубка небольшую плоскую бутылку с завинчивающейся пробкой: — Глотни.
Заманский, отхлебнув, закашлялся:
— Зараза, крепка!
— Спирт. За хорошую работу хозяева наши его не жалеют, — удовлетворенно хохотнул Мухин и припал к горлышку. Протянул Заманскому ломоть хлеба с салом, мол, закусывай, не то захмелеешь.
У Заманского закружилась голова. Он уминал сало за обе щеки, и жизнь уже казалась ему безоблачной. «Ну и шо, если даже завербовал меня этот хмырь? Так и дядько, видно, на него робит. Один черт, шо «Айзсарги», шо немчура, лишь бы кормили. Теперь хоть харч самому добывать не надо. Физик прокормит. А сведения потребует, так шо знаю, скажу, в крайнем случае сбрешу. Про деньжата еще надо побалакать…» — думал Заманский и уже по-свойски пообещал Мухину:
— Шо треба разузнать — кажи. Мигом проведаю, в лучшем виде. Только сразу обговорим, шо — почем.
— О, да ты сообразительный мужик, далеко пойдешь, — похвалил Мухин. — Не зря мне тебя хвалили. — Вдруг глаза его сузились, и он с угрозой сказал: — Но гляди, будешь водить за нос — пощады не жди!
— Не маленький, башка шурупит, — огрызнулся Заманский. — Как платить будешь?
— Свое получишь сполна. Сначала рассказывай, кто командир батальона? Каков его состав?
— Бондаренко командир. Был капитаном, на Новый год майора дали. Горластый. Я в его квартире чуть не прокололся, — оскалился Заманский, вспоминая. — Потом расскажу. — Снова
— Жаль. Так ты много не заработаешь, — покачал головой Мухин. — Слушай внимательно. Меня интересует прежде всего, сколько станций в батальоне, которые обнаруживают самолеты. Где они находятся, как их выявить. Подробней разузнай о той, что на заводе мастерите. Понятно? Начнем с этого. Жду тебя через три дня, только не здесь. Я сам подойду к проходной радиозавода, как стемнеет. И гляди у меня, проболтаешься кому-либо, сам себя погубишь. Сразу к стенке поставят!..
Через три дня Заманский доложил Физику:
— Станции называются «Редутами». Штук пять-шесть их будэ. Но ту, которую заканчиваем на заводе, кличут «девяткой». Вроде пойдет она за Ладогу. Где-то по пути возьмут на нее опытных спецов. Их не хватает.
— Не врешь? — сурово спросил Мухин.
— Ей-богу! Сам слыхав, як балакали меж собой инженер Осинин и наш отделенный сержант Пилюлин…
Вместе с буханкой хлеба и куском сала Заманский получил новое задание. Операция «Племянник» началась…
Я и оператор Вовик Щеглов едем за Ладогу, нас зачислили в расчет «Редута-9». Представляете — у нас уже есть «девятка»! Уму непостижимо, практически своими руками собрали.
…Я дежурил третий час, когда дверь аппаратной открылась.
— Гарик, собирай-ка свои вещи да иди в землянку, — сказал вошедший лейтенант Ульчев.
Он посторонился и пропустил в фургон старшего оператора.
«За что? Почему?!» — моему недоумению не было предела.
Парень, который подменял меня, шепнул:
— Не волнуйся, Гарик, повезло тебе, на Большую землю поедешь. Пока, дружище…
Щеглов уже уложил свой вещмешок и переминался с ноги на ногу у входа в землянку, поджидая меня. Рядом с ним стоял воентехник второго ранга Купрявичюс. Он предупредил:
— Ты, Гарик, только ребят не разбуди. Им скоро заступать…
— А я не хочу на Большую землю. Почему меня?! —
выпалил я и обиженно отвернулся от инженера.
— Хочу, не хочу — для деток разговоры, товарищ красноармеец, — строго одернул меня подошедший Ульчев. — Приказы не обсуждаются. Две минуты на сборы — и живо вниз, к дороге. Там вас ждут.
— Есть две минуты на сборы!
С Ульчевым лучше не спорить. В нем военная косточка глубоко сидит, никакими уговорами не возьмешь. А для меня в путь собраться — пара пустяков. Жалко, с ребятами попрощаться не придется. Ну да ладно, может, свидимся…
Ульчев с Купрявичюсом пожали нам руки, поблагодарили за службу. Инженер успокоил: «Это вам, парни, доверие оказывают. Начинать работу на новой установке всегда трудно, сами знаете. Ее ведь сколько еще настраивать надо!..»
Снег поскрипывал под ногами, когда мы шли с горы к дороге. Справа на обочине стояла колонна. Возле «Редута» прогуливался лейтенант, мой новый командир, и я постарался не оплошать: доложил звонко, на одном дыхании.