Ленинград — срочно...
Шрифт:
Бондаренко выдвинул ящик стола и достал листок. Озабоченно зачитал:
— «Совершенно секретно тчк Соловьев Бондаренко тчк В районе Ириновки запеленгована работа вражеского передатчика тчк Есть предположение зпт что радист информировал противника о «Редуте-6» тчк На дозор направлен наш сотрудник тчк Примите меры по усилению бдительности зпт охраны дозора тчк О мероприятиях информируйте тчк».
— «Девятка» тоже сообщила, что, когда двигалась от Ириновки, один из операторов заметил подозрительного человека. Придется, видимо, менять дислокацию «шестерки», — добавил Бондаренко.
— Больно
— Враг мог уже передать сведения о местонахождении «Редута». Что тогда? — спросил комбат.
— Если так, то налет наверняка бы уже состоялся. Немцы не станут ждать, тут же забросают «дозор» бомбами, — не сдавался Осинин.
— А если передвинуть «Редут»? — предложил Ермолин..
— Конечно, лучше его перебросить, — согласился Червов. — Метров на пятьдесят в сторону от церкви. И хорошо замаскировать. Технические характеристики станции вряд ли изменятся. А прежнюю позицию сохраним — как бутафорию. По-прежнему охранять будем…
— Правильно, Георгий Николаевич. Так и сделаем! — завершил разговор комбат.
После бессонной ночи Купрявичюс еле волочил ноги. Оборудование и подготовка запасной позиции для «Редута» вымотали и инженера, и всех свободных от дежурства. Обессилевшие бойцы отдыхали в землянках. Альгису тоже хотелось спать, но он вспомнил, что договорился встретиться сегодня с главным инженером торфоразработок. По нынешним временам «шестерка» забирала много энергии, которой и раньше-то не хватало ириновским торфоразработчикам, добывавшим для Ленинграда топливо. Начальник установки Ульчев сам хотел сходить в контору. Но Купрявичюс сослался на то, что Ульчеву надо поговорить с прибывшими на «дозор» капитаном из особого отдела и помощником нач-штаба батальона Юрьевым.
Уже почти рассвело. Купрявичюс наклонился и растер снегом лицо. У входа в контору обмахнул валенки. Главный инженер, распахнув дверь кабинета, напутствовал какого-то крепыша с бородкой…
— А-а, пожаловал! Входи, входи, коллега, жду тебя! — обрадовался главный инженер, протягивая Купрявичюсу руку. — Через порог не здороваются, — добавил он и мимоходом бросил бородачу: — Ну, будь, Платоныч, помогай, как договорились…
Тот, надвинув на лоб шапку, посторонился, пропуская Купрявичюса, и юркнул мимо него в коридор. У Альгиса отчего-то тревожно засаднило сердце.
— Кто это? — спросил он главного инженера, оглядываясь на дверь.
— О, добрая душа! Хозяйственник с Большой земли, перевозками занимается. Отвоевал свое, списали вчистую после ранения. Но все одно рвется на передний край…
— Фамилия как, фамилия! — нетерпеливо перебил Купрявичюс.
— Читко… Иван Платонович. Я документы смотрел. Никак, знакомы? — удивился главный инженер.
— Читко… Читко… — поморщился Купрявичюс. — Нет, ни о чем не говорит… Фу-ты, напасть какая! Но я же видел его, и не раз, нутром чувствую!
И вдруг он вспомнил уполномоченного особого
«Точно! Человек, который только что был здесь, похож на Мухина! Надо проверить…»
Купрявичюс, не говоря ни слова, выбежал из кабинета. Но крепыша и след простыл. Альгис метался возле барака, не зная, в какую сторону податься.
— Где он может быть?! — требовательно спросил он у выскочившего на крыльцо главного инженера.
— Не знаю, — пожал тот плечами. — Видно, к тракту двинул, говорил, что порожняком в Кобону возвращается. А в следующий рейс с Большой земли телогрейки сюда завезет.
— Он тебе привезет! Быстрее к дороге… — И Купрявичюс тяжело побежал. Главный инженер потрусил за ним, выкрикивая на ходу:
— Он и военными интересовался, вами, значит? Чего, мол, они тут в тылу шастают… Столько постов — ни проехать ни пройти, а на передовой каждый штык дорог…
— А ты ему что? — спросил Купрявичюс, задохнувшись от бега и переходя на шаг.
— Ничего особенного, говорю. Охраняют, значит, надо.
— А где располагаемся… спрашивал?
— Н-не помню… И так все знают, что у церкви…
К утру, как правило, трасса была пустынной. Они увидели, что из кювета на дорогу выбрался человек.
— Это он… Сто-о-ой! — закричал Купрявичюс. Человек оглянулся и тут же метнулся к лесу.
— Не уйдешь! Сто-о-ой!.. — Купрявичюс вытащил из кобуры пистолет и дважды выстрелил в воздух.
Преследуемый остановился, прицелился. Сухо щелкнули выстрелы, точно палкой заколотили по дереву. Выронив оружие, Купрявичюс охнул и сел в снег. Главный инженер, опустившись на колени, едва не плакал:
— Это что ж такое… У-би-и-или!
Он поднял пистолет. Но беглец уже скрылся в лесу. Главный инженер выстрелил несколько раз наугад и снова склонился над Купрявичюсом. Тот еле дышал…
Услышав пальбу, прибежали капитан-особист и Ульчев с Юрьевым. Купрявичюс открыл глаза:
— Это был Мухин, — с трудом сказал он и опять прикрыл веки.
— …Ведь я требовал от вас усиления бдительности! — разъярился полковник Соловьев, когда комбат доложил ему по телефону о случившемся. — Что с инженером, жить будет? — спросил он.
— Пуля прошла навылет ниже плеча. Но легкое вроде бы не задето. Казакова говорит, что должен выкарабкаться, — ответил Бондаренко.
Из донесения о боевых действиях 2-го корпуса ПВО за февраль 1942 года:
«…В течение месяца авиация противника налетов на Ленинград не производила. Германские ВВС сконцентрировали все внимание на ледовой дороге через Ладожское озеро, пытаясь сорвать перевозку грузов… 26 числа с 20.00 до 20.23 городу была объявлена «воздушная тревога». По данным спецустановок РУС-2, появилось четыре цели. Однако, не дойдя до зоны действий активных средств ПВО, самолеты резко изменили курс на северо-восток… Бомбардировщики произвели бомбометание в районе деревни Ириновка. Позиция «Редута-6» не пострадала…»