Ленинград — срочно...
Шрифт:
Его вызвал комбат и хмуро сказал:
— Пришел приказ: тебе присвоили звание военинженера третьего ранга. Так что поздравляю!
Осинин вытянулся, хотел, как и положено в таких случаях, отчеканить: «Служу Советскому Союзу!», но Бондарен-ко остановил его:
— Я был против твоего повышения в звании, учти. Но Соловьев настоял. Сегодня многих отмечают в связи с преобразованием
— Выходит, я и не заслужил повышения? — зарделся Осинин.
Комбат замялся. Потом с присущей ему резкостью выпалил:
— Мнение старших не всегда учитываешь.
— Это вы спор по поводу Купрявичюса имеете в виду? — усмехнулся Осинин. — Я и сейчас считаю, что инженеру после ранения не место на «шестерке».
— А где ж ему место?
— Ну, хотя бы на «девятке», за кольцом. Пусть окрепнет человек. Или в Москву давайте его пошлем, за колбами.
— Кого ж тогда в Ириновку направим? Фрицы будто ошалели, каждый день утюжат ее «юнкерсами». По-твоему, это случайно? — горячился комбат. — Купрявичюс там каждый бугорок знает. Уж он-то сумеет отвести станцию вовремя в безопасный район.
— Вон «семерку» в Манушкино постоянно обстреливают из минометов: там ведь до линии фронта рукой подать. На нынешней позиции у станции определенный сектор обзора, а передвинем ее — и нарушится общая картина воздушного наблюдения. Пока все отладишь — время потеряешь. Так и с «шестеркой»… А Купрявичюс заранее подготовил запасную позицию, разработал возможные варианты. Теперь любой другой инженер там справится.
— Если так ставишь вопрос, тогда поедешь в Ириновку сам, Червов здесь останется.
— Ладно, — пожал плечами Осинин. — Разрешите идти?
— Погоди, — Бондаренко испытующе посмотрел на Осинина. С неожиданной теплотой в голосе добавил: — Кончай, Серега, ерепениться. Давай поговорим по душам. Садись. Любое мое слово воспринимаешь в штыки…
— Знешь, Борис, — Осинин тоже перешел на «ты», — а мне кажется наоборот — это ты мои предложения постоянно подвергаешь критике. Почему?
— Я — командир. Прежде чем принять решение, должен семь раз отмерить, только потом — резать. Неужели не ясно?
— Мерку-то каждый раз сам определяешь, немудрено и ошибиться — не там, где нужно, отрезать, — усмехнулся Осинин. — Вот сейчас ты, чтобы свое самолюбие потешить, в Ириновку меня направляешь. А то, что я с высотной приставкой вожусь и с моим отъездом работа застопорится, тебя как будто и не волнует. Хотя бы с отделом связи согласовал…
— Дался тебе этот отдел, — недовольно буркнул Бондаренко, опять раздражаясь. — Только бюрократию разводим.
Осинин по привычке возразил:
— Не думаю. Новый отдел поможет нашу технику в порядке содержать.
— Что-о? — вскочил комбат. — Мы не бережно к ней относимся?
— Конечно. Антенны крутятся круглые сутки на износ. В один прекрасный момент застопорятся. Да кому
Осинин тут же пожалел о сказанном. Бондаренко аж затрясло. Комбат стукнул кулаком по столу, не зная, что сказать от ярости. Осинин не стал ждать, поднялся и вышел из кабинета, тихонько притворив за собой дверь. «И это называется поговорили по душам. Крепко я его задел. Хоть и правду сказал, но, видно, зря, зря я так…» — думал он с досадой, шагая по темному коридору.
А все началось с преобразования корпуса в Ленармию ПВО. Этим подчеркивались и заслуги «редутчиков». Командующим стал генерал-майор Зашихин, членами Военного совета — тоже люди авторитетные — председатель Ленгорисполкома Попков, бригадные комиссары Веров и Иконников. Утвердили в новой должности — помощника начальника штаба армии по службе ВНОС и связи — полковника Соловьева. Ему по-прежнему подчинялись разведотдел, радиобатальон, а теперь еще и отдел связи.
Через пару дней после этих перемен комбат вернулся из штаба корпуса злой как бес. Вызвал Осинина.
— Вот жизнь пошла, — пожаловался Бондаренко. — С одной стороны разведотдел давит, с другой — связисты. К Соловьеву теперь и не проберешься.
— А в чем дело, товарищ майор? — спросил Осинин.
— Хотел я поменять начальников расчетов — направить Ульчева с «шестерки» на «пятерку», — рассказывал комбат. — Разведотдел согласился. В этот момент вошел начальник новоиспеченного отдела связи. Узнал о моем намерении и давай пытать: «А чем это вызвано?.. А вы с инженерами своими согласовали?..» Это и с тобой, значит… Черт знает что! Да раньше, с Соловьевым, я бы мигом все решил!
— По-моему, правильно, — заметил Осинин. Помолчал и добавил: — Я против смены начальников…
…Осинин вышел на крыльцо штаба. Прищурился, светило яркое солнце. «Вот и весна пришла, — подумал он. — Долго же мы ее ждали! И нечего горевать. Комбат ругается? Так на то он и комбат, остынет. Вспыльчивый, конечно, а свое дело любит, людей любит. А я-то их люблю? Наверное, люблю… Наверное или — люблю? Люблю!..» Он распахнул шинель, снял шапку и неловко, будто человек, недавно начавший ходить после болезни, пнул попавшийся на дорожке камешек.
Он не видел, что в этот момент из окна на него смотрел Бондаренко — глаза у майора были добрыми и спокойными.
…Осинин ввалился в медпункт разрумянившийся, оживленный. Военфельдшер — пожилая женщина, ефрейтор, всплеснула руками:
— Милый, да у тебя, поди, жар, никак, простуду схватил! Доктор! — позвала она. — К вам больной заявился!
Из-за белой перегородки выглянула Казакова. Увидев Осинина, спросила:
— Заболел?
Осинин мотнул головой и неожиданно для себя выпалил: