Ленинград. Дневники военных лет. Книга 1
Шрифт:
В сводках материалы о том, что японцев, по-видимому, приостанавливают в Бирме и на Новой Гвинее. Пора!
Беседа о фильме. Слушали мои соображения о фильме, о днях осени 1941 года. Коснулись вопроса о сроках, о монтаже… О «пожеланиях» товарища Большакова взять весь ленинградский материал в Москву и там его смонтировать. Как это могут режиссеры, не зная Ленинграда, его борьбы, делать фильм? Говорил я горько…
Поздно ночью ехал по городу — сыро, луна, тучи… Сколько тебе
26 марта 1942 года.
Снежок… В трубу печурки задувает ветер, несет копоть… Обстрел района.
Умер писатель Е. Лаганский. Язвенный или раковый процесс в желудке.
Сильный обстрел днем. Видимо, противник будет стремиться повредить корабли, стоящие на Неве. Еще больше возрастает роль нашей противобатарейной артиллерии.
Вечером сообщили: «29 марта в 14 часов совещание писателей, на нем будет присутствовать армейский комиссар».
Подготовил материалы, отчетность и пр. Меня раздражает, что некоторые люди вынюхивают, нельзя ли ликвидировать группу. Отдаешь все силы делу военно-морской литературы, а чиновники уже хотят все втиснуть в «рамки отдела».
При обстреле сегодня — несколько пробоин у кораблей (осколочные попадания), порваны антенны. Если не подавят батареи противника — корабли пострадают. Больно… Балтийский флот и так в неимоверных условиях…
Усталость.
27 марта 1942 года.
…В 5 часов поехали с С. К. на кинофабрику. Просмотрели до двух тысяч метров пленки. Снова сильные куски: город, Волховский фронт, пленные немцы. Сидели, смотрели, думали, волновались… Много, ох как много пережито! Герои операторы — худые, бледные, истощенные — все засняли, сохранили для истории.
Беседа с коллективом. Сообщил им свои соображения о монтаже: дать сильно сентябрь — момент отпора врагу, дать облик надломленного врага, дать сильный финал. Эти три эпизода требуют доработки, акцента…
На фабрике грязно, запущенно… Люди усталые, небритые, в заношенных полушубках, но работают упорно. Как успеть все закончить к 30 апреля?..
Вечером у товарищей в группе очередные литературно-служебные треволнения: как будет с группой, ее хотят влить во 2-й отдел, некоторых послать в многотиражки и т. д.
Я слушаю, выравниваю линию поведения отдельных товарищей… Все-таки у нас здесь не ССП, не дискуссии — а война.
29 марта 1942 года.
Днем солнечно. После обеда — зенитный огонь. Воют сирены… Летают самолеты, от времени до времени — выстрелы.
Беседовал с лыжником из морского полка. Это высокий симпатичный спортсмен, в серой куртке, с якорем на левом рукаве, в вязаной шапке и трофейных двойных перчатках. Он взял «языка»… Сделали засаду, подпустили на пятнадцать метров восемь немцев — головной дозор. Дали автоматный огонь, раскроили черепа четырем фашистам, остальных подбили. Один немецкий пулеметчик лег за куст. Его окружили. Он бросил пулемет в снег и поднял руки… Немец одет
Речь Черчилля… Старик говорит, что если союзники не проявят энергию, умение и т. п., то война будет проиграна. (СССР проявляет умение — добавим мы — в полной мере… Кому же адресует Черчилль свои соображения?!)
Стоит хоть на день-два выключиться из суеты, сконцентрировать мысли на одной теме, и я чувствую себя ровно, хорошо. Внутренне прочен — все эти оргвариации несущественны. (Совещание перенесли на завтра.)
Главное — писательская работа, возможность наблюдений, записей, анализа. Временами я заметно ухожу в области, совсем удаленные от быта. Что ж делать, я не бытовик. Стоило подумать о сценарии, как зашевелились воспоминания: Таллин, поход 28–29 августа, осенние бои, образы бойцов морской пехоты, десанты.
Написал письмо редактору «Правды» — сжато о своих мыслях, настроениях (предвесенних).
Вечером передают по радио стихи Пушкина о Петербурге. Как они волнуют! Вечером же — джазовая музыка… Странно, я так давно не слышал ее… Еще бутылку бы вина, и на час иллюзия мирного вечера…
30 марта 1942 года.
Выспался. Завтрак.
К двенадцати часам сорока пяти минутам — в комнату № 106.
После долгих размышлений писатель победил во мне дисциплинированного военного.
Я готов к бою, к спору за литературу, за балтийское литературное дело против (может быть, даже хороших пубалтовцев) людей, не понимающих сути литературного дела. Слухи, шепотки… В редакции «КБФ» разговоры: «Ну, пора кончать с группами, надо работать вместе», и т. п.
Краткое вступительное слово Рыбакова: «Проработка писателей» (?!). Тяжелая пауза… Начальник Политуправления КБФ Лебедев смущен, просит меня взять слово.
Я говорил, чувствуя, что это дело моей жизни, творчества… Говорил в лоб — о литературе, о писательском праве, говорил смело. А за этим — шквал глубоких, умных, дружных выступлений всех писателей. Я редко видел в писательской среде такую внутреннюю силу и единство. Это шел бой за литературную жизнь, за литературную среду Балтийского флота.
Мы выиграли этот бой. Армейский комиссар понял, что ломать, «прорабатывать» людей, которые в осажденном Ленинграде пишут, действуют, несут факел литературы, невозможно.
Мы вышли сияющие, гордые…
Прогулка по Неве, удивительный весенний вечер. Говорили с Брауном, Азаровым, С. К. о литературе.
Позже, вечером, просят во 2-й отдел:
— Товарищ Вишневский, противник взял Гогланд, срочно нужно воззвание к лыжному полку: «Взять Гогланд обратно».
Вот и оперативная работа… Признаки весенних операций… Написал четко, подъемно, ударно. Замечаний никаких, лишь добавили две-три фразы о наступательной тактике.