Ленинград. Дневники военных лет. Книга 1
Шрифт:
15 июля 1942 года.
Душно. Готовлюсь к отъезду в Н-скую авиационную базу. Там подышу воздухом и поработаю. Усталость дает себя знать — идет кровь носом, головные боли…
Сделал подвал для «Правды» на тему «Ленинград — морской город» (вариант очерка дал для «КБФ»)… Отредактировал сборник рассказов, выпускаемых ко Дню флота, написал к нему предисловие. Собрал, проверил бумаги, привел в порядок свой стол.
Звонки: требуют статей, выступлений… Надо ехать, иначе не оторвешься от забот
Под Воронежем жесточайшая драка; наши контратаки. Очевидно, подошли резервы. Врага нельзя подпустить к Сталинградскому узлу — тогда повиснет Юг, ослабнет до крайности нефтяное снабжение страны. Может измениться в худшую сторону позиция Турции (она и так плоха).
Выехал в 2 часа. Грозовые тучи, в пути дважды (ехал на мотоцикле) попал под проливной дождь.
…У Финляндского вокзала масса людей — «табор»… Солнце… Усталые люди со скарбом. Далеко не у всех в глубине страны есть близкие, надежные друзья. Только дети копошатся, резвятся на вокзале.
Летняя массовая эвакуация из Ленинграда идет полным ходом. Штормовые дни на Ладоге задерживают в Осиновце несколько тысяч человек (на два-три дня). У каждого эвакуируемого — талоны, пропуска, удостоверения…
Поколесил по избитым мокрым дорогам района Приютное — Всеволожский — Бернгардовка… В садах и лесах стоят части, добраться до нужного объекта трудно. Как всегда, люди «не знают», «не видали, не слыхали». Кое-где внешне нетронутые дачные уголки… По непролазной грязи чудом добрался. Тут авторота, база… Лесочки, полянки… Пахнуло свежестью…
Комната, койка, поставили стол. Я разложил книги и бумаги. «Omnia mea mecum porto»[65]. Я абсолютно потерял тягу к вещам. Все брошенное в Москве как-то далеко, почти нереально. Ничто не обременяет, не заботит… Даже архивы, семейные документы, некоторые любимые фото, сувениры… Что значит вся эта бумажная пыль в эти дни, в этот год(ы)?! Созидание начнется после войны, когда люди, представления, отношения и пр. стабилизируются. Я, например, давно ничего не покупал, разучился… Хотя как-то в подарок купил «Двенадцать» Блока…
16 июля 1942 года.
Дождливо — некоторая передышка. Собираюсь с мыслями, материалами. К вечеру из Пубалта письмо от Лебедева: «Прошу, необходимо 17 июля сделать ленинградскому партактиву доклад о Военно-Морском Флоте». Вот и отдых… «Есть».
Подбираю материалы, готовлюсь.
Мой сосед, летчик-истребитель, был ранен в руку под Красногвардейском. Прямым попаданием в самолет пробит радиатор. Машину надо было вести левой рукой; потеря крови… Летел так двенадцать минут (до Кронштадта), посадил машину «на пузо». Его отнесли в госпиталь, рана еще не зажила…
17 июля 1942 года.
Спал с давнишним ощущением заботы — надо что-то сделать. Встал, написал план доклада, только не на отвлеченную тему о флоте, а о событиях дня,
В 2 часа пришла машина…
В Пубалте обычный шум аппарата. Звонки, приходы, уходы. Нашел ряд писем от Таирова[66], телеграмму от Фадеева: «Радостно вспоминаю Ленинград, целую, обнимаю…» и т. д. Мне приятно, что Фадеев, видимо впервые за двенадцать лет нашего знакомства, увидел меня вне литературных шор.
Письмо-вопль от одного писателя: «Не могу работать, тоскую о детях, о жене. Умоляю дать отпуск…» О, эти интеллигенты, «инженеры душ», умелые составители идеологических романов, пьес и пр. Меня давно мутит от этих людей: хлипких, дряблых, подделывающихся и в кино, и в литературе, и в живописи под советский, большевистский героический стиль, не имея на то прав и внутренних волевых данных. Сколько этих интеллигентов «полиняло», залезло в разные провинциальные щели, где и отсиживаются, выжидая.
…С. К. вернулась с форта. Привезла отличные работы. Бодра. Стреляла из нагана — попадания в десятку, семерку.
Доклад в Доме партийного актива. Говорил с большим подъемом, особенно о двух мировых концепциях: об архаическом статическом фашизме (именно статическом — окостенелое рабство, регресс мысли и общественной структуры); о революционном движении России, о путях будущего общества, о технике и интеллектуально-творческих возможностях мира. Дал и все необходимые данные о флоте и об обстановке. Говорил о значении южной битвы и о необходимости абсолютной подготовки Ленинграда к возможной попытке немцев штурмовать город.
Отличный прием у аудитории. Вернулся к десяти часам вечера.
18 июля 1942 года.
…Беседа с летчиком… Он рассказал, что немецкие летчики стали хуже летать; не принимают боя на малых высотах; не владеют техникой пилотажа; были случаи попадания «мессеров» в штопор и гибели их.
…Он отметил, что у нас сохранилось гораздо больше кадровых летчиков, чем у противника.
Говорят, что по радио сообщили: наши войска перешли под Воронежем в контрнаступление, форсировали Дон; противник отступает, бросая трупы, раненых, технику. Сердце застучало от радости! Ура России!
Пришли газеты. Отпор наш под Воронежем нарастает, наши контратаки. В некоторых местах немцев потеснили; отдельные немецкие полки и мехчасти разгромлены. Наши форсировали Дон. Потери немцев — десятки тысяч. Сотни уничтоженных и подбитых танков. Планы немцев срываются.
Передовая «Правды» ставит вопрос четко: Гитлер играет ва-банк. Его тыл на Западе обнажен (!). Необходима упорная оборона до последней капли крови, контратаки, изматывание противника… Во что бы то ни стало сорвать наступление врага. Враг не должен пройти, он не пройдет!