Ленинский тупик
Шрифт:
Из горла Ермакова вырвался какой-то клекотный звук. Мужчина в каракулевой ушанке дотронулся рукой до его локтя: мол, погодите, Сергей Сергеевич, - и спросил обеспокоенно и удивленно:
– Девушка, вы откуда?
– Мы-та?-снова завела Нюра.
– Ну да, вы.
– Мы-та воронежские…
– Спрашивают, где вы сейчас живете?
– перебил ее
кто-то из-за спины Ермакова.
– Мы-та?
– Ну да, вы? .
– Мы-та в Заречье.
– В общежитии?
Мужчина в каракулевой ушанке приблизился к Нюре почти
– Скажите, у вас в общежитии красный уголок
есть? Красный уголок? Как же…
– К вам агитатор ходит?
Нюра откинулась всем корпусом назад, ответила c видом человека, оскорбленного до глубины души
– Ко мне мужчины не ходят! Бывал сродственник дядя, но нынче уехал.
Мужчина в каракулевой ушанке повернулся и молча зашагал прочь. За ним гуськом потянулись остальные
Нюру вызвали к управляющему в тот же вечер. :- Чем я тебя обидел?
– вскричал Ермаков, едва она переступила порог его кабинета.- Чем?! Приехала с ребенком-взяли. В подсобницы вывели! Зачем дурочкой прикинулась? Без ножа зарезала!
Нюра подошла к столу управляющего и, глядя Ермакову в глаза, отчеканила своим тоненьким, протяжным голоском:
– Вы управляющий. Слово-то какое! Управляющий всей стройкой. А кем вы прикидываетесь?.. Изрявкался весь, исклектался!
От обидных слов Ермаков, по обыкновению, отмахивался. И тут же забывал о них, по горло занятый стройкой или станом. Но слова Нюры звучали не одной лишь обидой.
Клекчут только орлы. Стало быть, высоко ставит управляющего подсобница каменщика Нюра. Хоть и осмеяла, опозорила, но… в подсознании ее живет не “истявкался” или “извылся” - “исклектался!”.
Пилюля была в сахарной облатке.
К чему бы Ермаков в тот день ни обращался, все напоминало о слове, сорвавшемся с губ подсобницы от которого у Ермакова начинало гореть лицо.
“Исклектался!”
6.
Но в поступках своих Ермаков меняться и не думал.. “Статуй!” - окрестила его Нюра в сердцах. Даже на профсоюзную конференцию “статуй” явился, как и в прошлые годы, с полуторачасовым опозданием. И тут же начал куда-то торопиться, вышел из-за стола президиума, бросив, скорее, самому себе, чем председательствующему:
– Ну, я пошел!
Игорь Иванович, к радости Нюры, и, естественно, не только Нюры, задержал его, спросив громко, на весь зал:
– Вы кому это сказали, Сергей Сергеевич?
– Председателю?…Обратитесь, пожалуйста, к залу.
Подобными же словами Игорь Иванович пытался остановить Ермакова, устремившегося к выходу и на прошлогодней конференции
У Ермакова в тот раз вырвалось с искренним недоумением:
– К залу?!
В этом восклицании, говорили в тресте, был весь Ермаков. Теперь, вскинув руку, он посмотрел на ручные часы, помедлил, вернулся на прежнее место, стараясь не скрипеть подошвами.
…Председательствующий перевыборного собрания, начавшегося на другое
– Вы что, как заведенные?!
Каменщики действительно были, как “заведенные”. “Завели”их еще вчера.. Оказалось пришло время пересмотра разрядов. Шумный “пересмотр” завершился в полночь. И к утру не унялись.
И были на это серьезные основания…
На улицах города появились невиданные доселе панелевозы, которые тянули на своих платформах-прицепах сероватые железобетонные “панели Ермакова”. Да и не только Ермакова. ДСК, как их называли -домостроительные комбинаты начали в тот год появляться, как спутники Земли, один за другим.
Каменщики следили за созданием ермаковского и других домостроительных станов ревниво. Машины грозили упразднить их нужнейшую, нарасхват, профессию, золотую профессию, которую они передавали из рода в род. Тут, в каменном деле, была их честь и удача.
Как-то теперь все сложится?
Александр Староверов, как и все другие, понимал и умом одобрял трудные поиски Ермакова и Акопяна, радовался их удачам, но в нем жило горьковатое чувство человека обойденного, почти обида, хотя неизвестно на кого или на что.
Новое дело началось, казалось ему, с новых обид. С перетарификации. Александр ходил по корпусу молчуном. Всего лишь месяц назад срезали разряды, люди только-только угомонились - и опять перетряхивать списки. Не рассыпалась бы бригада…
Гуща и Силантий еще до войны имели седьмые разряды. Попробуй зацепи их! Если уж стукать по темечку, начинать надо с бригадира. Иначе крику будет - ой-ой! |
Александр ждал, что Чумаков посоветуется с ним.
Но его так и не позвали в контору, где пересматривали разряды. От него потребовали лишь одного - собрать народ.
Он собрал бригаду в бараке-раздевалке, только что сколоченном у новой строительной площадки. Каменщики торопились после смены домой и, в ватниках и рабочих брюках, усаживались вдоль стен. Скамеек не хватило, кое-кто пристроился на полу, подогнув ноги. Задубелые на морозе штанины с болтающимися застежками топорщились поверх валенок брезентовыми трубами.
Смолистый запах соснового теса смешивался с едкой вонью махорки.
Александр вошел последним, присел на корточках, в углу барака, словно бы безучастный к окружающему
Чумаков, как и предполагали, произнес своим хрипящим голосом-скороговоркой речь о смысле происходящих на стройке перемен, в которой повторялась с небольшими отклонениями одна и та же утешительная фраза:
– Монтажники - это не то что каменщики. Им пупок не рвать. Поклоны не бить. Жить легчее - Чумаков, говоря, кривил безгубый рот. Дни сокращения штатов издавна заменяли ему церковное покаяние. В эти дни “на законном основании” сокращалось в его управлении число людей, недовольных им, Чумаковым. Ну а нет недовольных - считай, нет и грехов.