Ленинский тупик
Шрифт:
На самом же деле Александр не хотел бередить рану. Не хотел вспоминать, как гоготал до икоты Гуща: “Обратно с -с фонарями!..”, как обивал он, Александр, мечтавший обновить стройку, пороги канцелярий, а его отовсюду выпроваживали.
” Вы кто - архитектор? Планировшик? Нет?.. А на нет и суда нет!” А то и врежут: ” Не твоего ума дело!”.
Все глубже и глубже укоренялась в Александре мудрость Силантия: “Не зудят - так и не царапайся…”
Признаться в том, что он отступился от заветного, сдался, бежал от своей мечты Александр не в силах был даже самому себе.
Эти
Однако разговор выдался начистоту, тут уж ничего не обойдешь.
– Помните, Игорь Иванович, на открытии клуба я, можно сказать, рубаху на груди рвал? Во всю глотку, что твой кочет, голосил, например, что Чумаков в начальники росточком не вышел, что его не только управляющим конторой - десятником нельзя терпеть… И что?
– Александр помолчал, загнул на руке большой, с почернелым, примятым сверху ногтем палец.
– Для бумаги!
Помние, Игорь Иванович, я просил,,. Да разве ж только я… выделить нам кирпичу, раствору? Мол, сами себе по вечерам дом складем. Как в соседнем тресте.
Сколько можно по баракам маяться?…Ребята еще нашу затею назвали “самстрой”.
Александр умолк, загнул второй палец.
– Результат? Для бумаги!
Помните… - Он перечислил еще несколько подобных просьб, обид, требований. Пальцы его сжались в кулак. Огромный, словно в нем был зажат камень, кулак.
– И что? Какой результат?
– Александр наотмашь грохнул кулаком о деревянную стену прорабской. Зашуршала внутри стены засыпка.
– Вот результат… - пояснил Александр, морщась.
– Себе боль. И звук схожий… Шуршит. Как бумага, шуршит.
Игорь Иванович почувствовал себя так, словно Александр не по стене, а по нему звезданул кулаком. Заранее догадываясь об ответе, Игорь Иванович все же заставил себя спросить у Александра, чтобы все прояснилось до конца. До самого конца.
– Александр, строительный подкомитет, куда тебя избрали… они по- твоему…
Александр развел руки ладонями вперед: мол, о чем тут спрашивать
– Для бумаги!
Чумаков пошелестит КЗОТ- ом. Прошелестит еще какими-то бумажками. Они отыщутся у него на все случаи жизни… Ермакову он, жулик, доставала, куда дороже Тони или кого из нас. Его вышка. А ты, рабочий, - он безнадежно отмахнулся, - говори не говори - один черт! Только трескотня одна…
Выйдя из прорабской, Игорь Иванович оглянулся. Покрытая суриком прорабская с покатой, полукругом, железной крышей, темно сверкнувшей при свете прожекторов, напомнила разбомбленный некогда в Кольском заливе строжевой корабль, перевернувшившийся килем кверху.
4
Гнетущее чувство не покидало Игоря Ивановича после разговора с Александром. И не только с ним одним.. С этим чувством он вставал, готовился к последнему на стройке докладу, говорил с рабочими и слушал их, ел, возвращался в свою “келью в студенческом общежитии. Вывод исследования угнетал. Возникли ассоциации, которые сам же и называл ЕРЕТИЧЕСКИМИ. Но они продолжали и продолжали возникать…
Новая русская история, которую ему тоже приходилась преподавать, подкидывала
Истерика заводского собрания на Шарикоподшипнике, где начался трудовой стаж - аплодировали любым приговорам “изменникам” - это ведь не только от опасений, холодивших сердце (“как бы и тебя не загребли”); страх, запомнил навсегда, нагнетался крикунами от ЦК партии, видимо, согласными с Чернышевским “..В России сверху донизу - все рабы”. Судя по всему, с Чернышевским не спорили и в октябре 1917.
Глубоко осмысленно, годы и годы, создавалось ” Республика Советов” для СЕБЯ, а Советам - для бумаги. Потому “Караул устал” матроса Железняка мы почти не вспоминали. Разогнал матрос учедительное собрание - туда ему и дорога! А вот вранье “Правды” про Советы, как народное самоуправление, на десятилетия оставалось фундаментом нашей обильно кровавой “народной ” постановки… Потому “могучий” Советский Союз нам, работягам, никогда дома не строил, а лишь бараки. И не только на стройках, что было естественно, но много лет даже возле огромных заводов - “Шарика” и автомобильного имени Сталина…
“Вся полнота власти” Шуры Староверова все советские годы была исключительно - НА БУМАГЕ.
Подумал так и - самого себя испугался
Еретиком ты становишься, Игорь! Такое в Университете и произнести невозможно. Стоит рот открыть…
Знакомый Игоря Ивановича- известный профессор- философ, сказал, что на XX съезде с докладом о культе поспешили.
Игорь Иванович свои “еретические мысли” в Университете старался держать про себя, но знаменитого философа все же, не удержался, публично, на своей первой лекции, окрестил философским держимордой.
Никогда еще он не размышлял столько о больших социальных процессах современности, как в эти дни.
Как решают у нас судьбу обмелевших рек! Взрывают пороги, срезают косу или- это куда чаще!
– повышают уровень реки..
Но не политический уровень Шуры Староверова… Государям спокойнее править быдлом, которое голосует за кого угодно и травит кого угодно…
Одно утешает - сталинский Гулаг, как и “Кровавое воскресенье”,- история.. И это уже навсегда..
Чем бы ни занимался Игорь Иванович, думал он об этом. Подобные мысли не оставляли его и в вездеходе, который вез руководителей стройки с завода прокатных перегородок в день окончательной отладки ермаковского стана. Вездеход мчался, постукивая изношенными пальцамими цилиндров, по будущему поспекту, с отмеченному в пунктирами котлованов.
Возле полуразрушенного дома Ермаков отпустил шофера, сел , вместо него, за руль, пробасил, не оборачиваясь:
– Скоро ли проводы, Игорь Иванович?
Игорь произнес с ycилием
– Несколько отложим их, Сергей Сергеевич.
Ермаков всем корпусом, повернулся к нему:
– Что, неугомонный, хочешь все дела переделать?
– Нет, только самые главные.
– По части домостроения?
– Важнее.
Ермаков отмел взмахом руки слова хрущевского “казачка”.
– Нет ныне в Советской стране дела важнее нашего. Не считая, разумеется, пшенички.