Ленинский тупик
Шрифт:
Позвонили Чумакову, а пока приступили к другим папкам, лежавшим на столе ворохами.
Чумаков прикатил тут же. Поняв, зачем его вызвали, он удивленно воскликнул:
– Тоньке… комнату?!
– и, откидывая на плечи капюшон брезентового плаща (в таких на стройке спускаются в канализационные люки), добавил: -Ей не комнату, камеру-одиночку… - Чумаков взял из папки трудовую книжку Тони в серой измятой обложке, полистал ее небрежно, одним пальцем.
– Комнату - ни в коем разе! Хотя бы потому, что нет у Горчихиной стажа. Сами
– В теплые края,- осклабился комендант.
– … Бегала она, бегала и вернулась в наш трест. Когда? Вот круглый штамп. Январь тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. Стаж прежний ей можно считать? Hи в коем разе! Значит, она в тресте пять лет непрерывно, как того требуется для получения комнаты, не отработала.
Акопян взял у Чумакова книжку, полистал ее, повертел в руках, разглядывая печати. Наконец сказал удовлетворенно:
– Путаете вы, Чумаков! У нее весь перерыв-то два месяца. Эти два месяца, кстати говоря, она не на пляже лежала, а клала стены санатория “Москва”. К тому же стройуправление, в котором она трудилась, кажется, влилось в систему ГлавМосстстроя.
– Не влилось!
– Давайте позвоним Ермакову…
– Мне звонить нечего! Вы позвоните.
– И позвоню.
– А я уточню кое-где…..
Тягуче заскрипела под теткой Ульяной лавка. Чем громче становился Чумаковский голос, тем сильнее она скрипела и вскоре уже потрескивала сухо, подобно дереву, которое вот-вот вырвет из земли с корнем. В углу вскипел яростный шепоток коменданта:
– Помолчи!
– Не могу, ей-богу, терпеть..,
– Помолчи!
– Не могу.
– Помо…
Шепоток коменданта смяло рокочущим голосом тетки Ульяны:
– Ты за что ж, Пров Алексеич, ее так, Тоню?! Зло на нее держишь за что?
Чумаков взглянул на тетку Ульяну через плечо, бросил отрывисто, почему-то дотрагиваясь пальцем до уха:
– Никакого я зла на нее не держу! Она тормозная, любое дело тормозит.
– Не совестно вам, Пров Алексеевич?!
– воскликнул Александр, но Чумаков, как и когда-то, на конфликтной комиссии, отмахнулся от него. Снова взял в руки трудовую книжку Тони, принялся листать ее.
Голос тетки Ульяны прозвучал уж гуще, грубее:
– И что разрыскался? Что разрыскался?! Ты не к бумажкам приникай. К сердцу. Тоня -девка сердечная, работящая.
– Все у тебя, тетка Ульяна, сердечные,
Чумакови повернулся к ней на каблуках, оставляя на полу следы глины:
– Вот что, Ульяна. Тебя пригласили не на инякинскую комиссию. Ты веди себя как положено. В рамках…
– Не на инякинскую?!
– вскинулась Ульяна.-Вот ты каков…
Не отвечая на гневные возгласы тетки Ульяны (негоже начальнику конторы вцепляться в волосья дворничихе), он попытался,
– Ох и широки же у тебя рамки, Ульяна Анисимовна! Да и сама ты, смотрю, расползлась вширь, хоть опалубку делай.
Тетка Ульяна подалась всем своим могучим телом вперед, точно собираясь кинуться на Чумакова:
– Помру - тогда будешь опалубку делать, пройда! Из тесин, которые у тебя повсюду пораскиданы. А пока жива… Ты, вижу, и Тихону готов уж опалубку сотворить, и Тоньке. И осиновый кол на могилку!.. Никто тебя, водяного, не боится!
Полемический пыл тетки Ульяны доставлял Акопяну истинное наслаждение, и все же он вынужден был вмешаться, утихомирить ее.
Чумаков ждал тишины, поглядывая на окно. По стеклам звенели градины. Он произнес неторопливым голосом, в котором угадывалось превосходство игрока, припасшего козырного туза:
– За промытыми стеклами работаете, товарищи комиссия. Каждое ваше движение как на ладони. И документик этот, - он потряс трудовой книжкой Тони.
– Здесь черным по белому… разрыв стажа в два с лишним месяца. Значит, она в тресте непрерывно лишь с пятьдесят четвертого. Таких у нас легион… Дадите ей -завтра комиссию в клочья разорвут.
Александр слушал Чумакова молча, опустив глаза к полу; ему было совестно за него, словно бы он поймал управляющего конторой, как того плотника с краденой фанерой. Только тут не выдержал:
– У страха глаза велики, Пров Алексеевич!
Чумаков натянул на голову брезентовый капюшон. У двери оглянулся:
– Я бы, Шурка, на твоем месте и не чирикнул. Или забыл, что Тонька комнаты нынче лишается через тебя? .. Что уставился?
Он хотел уйти, но в стекла точно рукой застучали. Дождь припустил сильнее. Чумаков вернулся.
– Дело прошлое, но почему, скажи, она рванулась из треста куда глаза глядят? Нюра к тебе пожаловала с приплодом…
Александр вскочил на ноги:
– Неправда! Тоня не из-за Нюры удрала, из-за вас!
Чумакова трудненько было чем-либо удивить или оскорбить. Из года в год он вырабатывал в себе бесчувствие к глухой неприязни, окружавшей его.. На любое слово у Чумакова всегда отыскивалась пригоршня словечек похлестче. Но и бранясь он оставался неизменно спокойным. Монтеры окрестили его “экранированным”.
Однако восклицание Александра заставило его приподнять свои бесцветные брови. Когда Александр повторил в запальчивости: “Из-за вас! И докажу!” - Чумаков попросил насмешливо, в нарочитом испуге, позволения присесть. “Сейчас Шурка докажет по трудовой книжке, по штемпелям, что не он, а я с Тонькой на подмостях обнимался, и готово, ингфарк у меня..,”
Александр и в самом деле потянулся к трудовой книжке Тони. Чумаков устроился на стуле, принесенном откуда-то комендантом. Почему не потешиться над Шуркой? К тому же спешить было некуда, в стекла по-прежнему било как из брандспойта.