Ленька Пантелеев
Шрифт:
– Мама, правда, ты поосторожней!
– крикнул он.
– Ты что, мальчик, - боишься?
– Я-то не боюсь...
– Ну, а я тем паче... Нонна Иеронимовна... скажите... а на чем нам придется плыть?
– Куда плыть? Ах, через Волгу-то? На плотах, матушка, на плотах.
Александра Сергеевна остановилась.
– Нет, вы шутите!..
– Шучу, шучу... Не бледнейте, сударыня. Пароходы специальные ходят через Волгу. Соглашение будто бы такое есть между воюющими сторонами... А вот - легка на помине!
– и сама Волга-матушка.
Где-то
"Господи, как это близко, оказывается, - подумал он, - а я-то, дурачина, бегал, искал!"
Через несколько минут путники шагали уже по набережной, где толпилось и шумело много таких же, как они, беглецов. За голубым плавучим домиком пристани покачивался и дымил маленький белый пароходик.
Тиросидонская ушла узнавать о посадке, а Ленька с матерью остались на набережной.
У парапета лестницы, ведущей в город, расположилось бивуаком какое-то белогвардейское подразделение. Собранные в козлы, поблескивали штыками винтовки. Маленький серо-зеленый ручной пулемет угрожающе уставился черным глазом в сторону Волги. Из цинковых ящиков с нерусскими надписями аппетитно выглядывала красная медь патронов.
Несколько офицеров сидели, покуривая папироски, на каменном парапете, другие - в одиночку и парочками - расхаживали по набережной, прислушиваясь к разговорам беженцев, поглядывая на них пасмурно, с наигранным презрением... Вид у них у всех был обтрепанный, многие были небриты, на сапогах и обмотках толстым слоем лежала пыль.
В одном из этих прогуливающихся офицеров Ленька узнал молодого Пояркова. Подпоручик тоже заметил его.
– Постой, - сказал он, останавливаясь, своему товарищу.
– Я где-то видел этого мальчика. Эй, шкет!
– окликнул он Леньку.
Ленька метнул на него исподлобья мрачный взгляд и ничего не ответил.
– Ты, с пакетом, я тебя спрашиваю. Ты откуда?
– Я не шкет, - пробурчал Ленька, теснее прижимаясь к матери.
Офицер поднял глаза и узнал Александру Сергеевну.
– Ах, простите, - сказал он, отдавая честь.
– Мы знакомы, кажется?
– Я не помню.
– Ну, как же?.. В один прекрасный день мы с отцом привели к вам в подвал заблудшую овцу... Забыли?
– Да... я вспомнила, - сказала она сухо.
– Простите, нам надо идти...
– Сматываете удочки?
– Что вы сказали?
– Я говорю: собираетесь бежать?
– Да. Хотим попытаться.
– Через Волгу?
– Да.
– На пароходе?
– Да... На пароходе.
– Ну, ну, - сказал он, усмехнувшись.
– Ни пуха вам ни пера. А вы, я вижу, бесстрашная женщина...
– Простите, я не понимаю... что вы хотите сказать?
– побледнела Александра Сергеевна.
– А то, что я вам, сударыня, искренне, по-дружески,
– Какому риску? Разве это опасно?
– Значит, вы не знаете, что большевики с моста расстреливают лодки и пароходы, которые идут на тот берег?
– С какого моста?
– А вон - с Американского моста, который виден отсюда.
– Нет, скажите, - неужели это правда?
– Прошу прощения, сударыня, с вами говорит русский офицер. Вчера под вечер на этом самом месте на моих глазах затонул обстрелянный большевиками пароход "Пчелка".
– Боже мой! Какой ужас! Что же делать?!
– Мама... ничего... не потонем, дай бог, - забормотал Ленька, с ненавистью поглядывая на Пояркова.
Офицер приложил руку к козырьку.
– Желаю здравствовать, - сказал он холодно.
– Считаю своим долгом предупредить вас, а решать, конечно, придется вам самим.
И, повернувшись на каблуках, он отошел к ожидавшему его товарищу.
Через минуту из толпы вынырнула грузная фигура Нонны Иеронимовны. Размахивая своим огромным зонтом, она еще издали кричала:
– Идемте, голубчики, скорей, живенько! Посадка начинается.
Александра Сергеевна торопливо пересказала ей то, что услышала от Пояркова.
– Да что он врет, каналья?!
– рассвирепела учительница.
– Клеветник этакий! Амфибия! Где он?..
И, подняв над головой зонт, старуха оглянулась с таким видом, словно собиралась собственноручно, врукопашную расправиться с клеветником...
...И все-таки эта двадцатиминутная поездка не была приятной и спокойной.
Все эти двадцать минут Александра Сергеевна просидела ни жива ни мертва. Ленька успокаивал ее, даже посмеивался над ней, но и сам чувствовал, как при каждом ударе машины и при каждом всплеске воды за бортом екает и сжимается его сердце. Ему было и страшно и тянуло к окну - посмотреть, что делается на реке, далеко ли до берега и виден ли мост.
– Леша!
– поминутно вскрикивала мать.
– Я, кажется, просила тебя?!. Отодвинься от окна!..
– Я только чуть-чуть... одним глазом...
– Боже мой! Ты, я вижу, намерен свести меня в могилу!.. Кому я говорю? Сядь на место!..
Но он все-таки успел на секунду выглянуть в квадратное, забрызганное водой окошко. И первое, что увидел, - это длинный, многопролетный железнодорожный мост, пересекавший реку. До моста было далеко, - может быть, верста или больше, но Леньке показалось, что за железными фермами моста он видит людей: на мосту что-то шевелилось и поблескивало. Вздрогнув, он отшатнулся от окна и побоялся взглянуть на мать, чтобы не заразить ее своим страхом. Но ее и пугать не надо было... Только старуха Тиросидонская чувствовала себя, как всегда, прекрасно. Положив на колени свой туго набитый мешок и черный зонт, она шутила, смеялась, подтрунивала над трусами и паникерами, которых и на пароходе оказалось немало.