Лес проснулся
Шрифт:
Айдос вошел, огляделся. Пройдя мимо нас, направился к тамбуру. Выглянул в коридор, проверил выход.
Я все еще ничего не понимал. Перевел взгляд на Цезаря. Вид у него был отсутствующий. Прислонив руку к щеке, смотрел в стену.
Айдос вернулся и подойдя к одному из загонов заглянул внутрь. Протянул руку, разбудил крупную хрюшку и дал ей конфету. Свинья аппетитно зачавкала.
Ночной гость зашел внутрь загона, оставив дверь открытой. Подошел к свинье, погладил ее гладкий бок и что-то ласково зашептал.
Цезарь тихо и грустно вздохнул мне в ухо.
Айдос
Длилось все недолго, хотя мне казалось вечностью. Было и противно, и хотелось ржать одновременно. Я отвернулся почти сразу и вместе с Цезарем изучал стенку напротив. Своего присутствия мы не выдавали. Я просто не знал, как себя вести в этой, насквозь идиотской, ситуации.
Дверь за свинским любовником закрылась.
— А вот есть их он, значит, не может, — наконец выдавил я.
— Эту свинью теперь и я есть не смогу, — Цезарь покосился в сторону загона, — надо будет номер запомнить.
— Меня зачем позвал?
— Ты бы мне поверил, расскажи я такое?
— А как узнал о его похождениях?
— Случайно. Один раз, в каптерку пошел ночью, за сгущенкой. Я в гараже дежурил, чаю захотел. Вижу Айдоса в коридоре нет, хотя он в карауле стоять должен. Смотрю в окно, а он из столовки в сторону свинарника идет. В свинарник! Он! Интересно стало. Пошел за ним, по-тихому.
— И давно это было?
— В ноябре еще. Стал посматривать. Он на каждое ночное дежурство сюда приходит. На свидание.
Из учебки Айдоса перевели на танковый полигон под Тулой. Показатели по всем дисциплинам, у него были не ахти, а вот к технике обнаружился талант. Отправляли обслуживать рельсотроны к универсальным самоходным артиллерийским системам. Мы с Цезарем приготовили подарок и засунули ему в вещмешок. Подарок — то самое место, которое ему так понравилось у хрюшки. Аккуратно вырезанное и засушенное. Свинью кололи мы и скормили пацанам месяц назад. Сами, как и говорилось, не ели. Сказали только своим. Остальным не стали. Вся учебка давилась бы. Не от мяса, так от хохота. А так, чего добру пропадать?
«Своими» было несколько ребят, с которыми скентовались в первые месяцы службы. Цезарь, Баха, Халк, Ака и Скиф, то есть я. Точнее Юрка, Бахыт, Колян, Славка и Олег, но имена на службе не приживаются никогда. Про Юрку, я уже говорил, почему Баха, тоже, думаю понятно. Халком мы звали Коляна, из-за его габаритов. Приключения зеленого гиганта показывали в кинотеатрах добрые два века. А со Славкой смешная история. Его, при поступлении, провожавшие пару раз «Ака» назвали. Он потом нам пояснял, что в детстве долго не разговаривал, только произносил все время «ака», «ака», «ака». Так его и прозвали во дворе. Разумеется, и мы стали так звать. Через полгода, на посещении, его мать услышала, как мы его называем, устроила скандал.
— Не зови его так! Он Слава!
Под раздачу попал Баха, стоявший по ту сторону забора и по неосторожности обратившийся привычным именем к Славке. Поначалу опешивший от такого напора, Бахыт сменил растерянность на ехидную ухмылку. Ничего не отвечал, просто
Он был первым убитым из нашего выпуска. Погиб через год после окончания учебки. При распределении попал в 50-ю отдельную штурмовую бригаду. Они были в патруле. Здесь на Земле. Где-то у реки Хунза, в миротворческой миссии. На границе Индии и Пакистана. БМД-27, машина на воздушной подушке. Баха спрыгнул с нее прямо на мину. Мина старая, на металл над собой не сработала, а на прямой контакт — да. Бахе оторвало ногу, спасти не успели, умер от потери крови и шока. Перед смертью долго ругался, как нам говорили.
Первым, но не последним.
Меня прозвали Скифом не сразу. Четыре года в кадетском, я был «Дикий». Это в разговоре опять всплыло, что я «из леса».
И в учебке первые несколько дней, звали «Дикарем». Потом прапорщик Чемерис, знакомился с нами перед строем. «Кузнецов» — прокричал он. И на мое «я», прозвучавшее неожиданно громогласно, назвал меня «Кузнечик зычный». Полдня я был «Кузнечиком». Вечером того же дня выяснилось, что «Кузнечик» в прошлом году уже был, и чтобы избежать путаницы, меня спросили, что-то вроде «а, так, по жизни ты кто?».
— Да вроде, как «дикий», — подсказал кто-то из знакомящейся толпы цвета хаки.
— Не-а. На «дикого» он не похож.
— Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно, — кивнул я.
— Чего?!!
— Ну, как же? — напомнил я, казавшуюся мне широко известной строчку, — да, скифы — мы! С раскосыми и жадными очами!
Так и прижилось — «Скиф». Хотя я чуть было не стал Блоком.
Глава 11
— Скиф! Ты чего творишь?! Мы не заведемся!! Ключа же нет!!
Я влез в надстройку рубки катера и шарил руками по приборной панели, пытаясь разобраться в выпуклых светящихся дисках. Картинка напоминала полутемную стойку бара, заполненную подожженными коктейлями. И музыка! Выстрелы мелодию выводят! Что значит, быть под наркотой. Обезболивающее, вместе со спидами.
Где-то между указателями положения руля, скорости и эхолотом, должна быть кнопка, снимающая блокировку двигателя. Знаю, я эту модель. Простейший экраноплан. Не нужен здесь ключ. Просто тумблер блокировки. Мозги продолжали работать в ускоренном темпе.
Пузатый катер «Erpeton — 510 so». Обтекаемый и с крыльями из каждой выпуклости. Недорогой, массовый, но с отличной скоростью. В отличие от базового «Erpeton — 510», упрощенная модель. Младенец справится с управлением. В учебке курс был, как такие водить.
— Есть!!! — заорал я, щелкая переключателем, — прыгайте!
Мотор заурчал. Плавно, но шумно. Пацаны заскакивали на борт.
— Здесь рация рабочая! Ефим, свяжись с орбитой!
Зазвенело разбитое стекло рубки. Пули шли высоко. Автоматные очереди длинные и стволы у стрелков задирало. Но свистело над головой. Было весело.