Лес проснулся

Седов Константин

На дистанции шага от девушки смотря на окружающих уже как голодный крокодил, шла полная тетка, напомнившая мне тетю Галю с сыктывкарского рынка. Впечатление не портила даже рогожная накидка, выкрашенная в мутный, с разводами, синий цвет. Когда она открыла рот, на мгновение мне показалось, что сейчас она закричит: «фарш, говядинка, сало» резким неприятным голосом.

Голос был похож, но кричала она другое. Хотя кто его знает, может и про мясо, я не понимал. Тетка стала колотить палкой мужичка с корзиной шедшего за ней. Не прутом,

палкой. Судя по виду, свежевыструганной. Палка окрасилась в красный, мужичок вжав голову в плечи терпел, только прикрывал телом корзину, чтобы в нее брызги не летели.

Процессия приблизилась к звероподобному и дружно рухнула на колени. Все, кроме девушки, которая осталась стоять смущенно потупив глазки и кокетливо переминаясь с ноги на ногу.

«Тетя Галя» схватившись за мужичка с корзиной, как за перила, кряхтя поднялась. Ударила его по голове, не иначе, как для профилактики. Отобрала корзину и подойдя к девушке, что-то гортанно запела. Выгребала лепестки цветов, осыпала ими девушку и потешно взмахивая жировыми складками, приплясывала. К ней присоединился тощий с костяным пирсингом.

Выглядело дико… хотя, как еще должно было выглядеть? Дико, неприятно, но сказать, что намного хуже попсовой музыки на Земле, не могу. Толпа благоговейно внимала.

Думаю, становится понятно, почему я их не сильно заинтересовал. На сегодня свадьба назначена.

Тощий взял горсть лепестков из корзины, приложил к прикрытому набедренной повязкой, паху звероподобного, заорал, бросил и снова кинулся к корзине. Такую же горсть запихнул под повязку девушке, снова заорал. Кланяясь и тряся головой отошел в сторону.

Из толпы встречающих вышла маленькая сухонькая женщина. Она ничуть не походила на «тетю Галю» внешне, но очень напоминала преисполненными чувством собственной значимости, движениями.

Он тоже подошла к девушке, по-хозяйски взяла ее за руку, повела по камням на площадку над пещерой, чуть ли не броском кинула на травяную подстилку, задрала набедренную повязку и раздвинула ноги. Девушка безропотно все это сносила, продолжая кокетливо улыбаться. Сморщенная бабулька уткнулась лицом девушке между ног, потом пошарила там рукой, наконец одобрительно кивнула и хрипло проревела:

— Каву!

Толпа одобрительно рыкнула, старики с оленьими рогами стали подходить и хлопать звероподобного по плечу.

Интересно, если бы оказалась не «каву», чтобы с ней сделали?

Гостей повели наверх. За их спинами обнаружилась еще одна процессия. И точно уже не гости. Человек пятнадцать, все в царапинах и ссадинах. На руках колодки. На шеях рогатины, которыми они между собой связаны. Взгляд затравленный, обреченный.

Подбежали ребята со связками копий за спиной и повели их в пещеру. Меня подняли и потащили за ними.

Отвели в ту же пещеру, где я очнулся, а по стене бегали рисованные животные. На потолке их догоняли охотники, кололи копьями, свежевали и ели у костра. Меня развязали и толкнули к

остальным пленникам, с которых сняли рогатки. Пленники смотрели на меня с недоумением и недоверием, я на них не смотрел вообще. Я смотрел на другую стену пещеры, которую прежде не видел. Там тоже были охотники, тоже занимались погоней, свежеванием и пиршеством. Вот только ловили и резали они не животных. Жертвы на картинках были двуногие.

Глава 30

Кормили перед закатом. Принесли связку больших, зеленых, похожих на лопухи, мясистых листьев. Кинули перед нами на пол, сказали «ула» и ушли. Выждав пару минут, я подошел к выходу и осторожно выглянул. На меня посмотрели сразу штук десять медвежьих черепов, один из них что-то рявкнул и бросил в меня камень. Я отскочил и вернулся обратно.

Листья никто не ел, пленники сидели у стены с потерянным видом. Их была ровно дюжина, вместе со мной тринадцать. Все молодые. Пятеро парней и семь девушек. Самая старшая держала в руках сверток лохмотьев. Один из ребят прижимал к груди плачущую девчушку и что-то успокаивающе шептал. Она не отвечала, только всхлипывала, тряся плечами.

Мне положили руку на спину. Я почему-то вздрогнул от этого прикосновения и обернулся. Одна из девушек сочувственно показала на ножевые раны на груди и плече и что-то ласково спросила.

— Я не понимаю, — покачал я головой.

На ее лице отразилось удивление. Она снова спросила, я снова замотал головой. Несколько мгновений она хлопала ресницами, затем подошла к охапке листьев на полу, засунула себе один целиком в рот и стала жевать.

Я только сейчас вспомнил о своих порезах, адреналин схлынул, накатила боль. Осмотрел грудь, плечи. Ткань хлопчатобумажной рубашки залепила раны и остановила кровь. Прежде серая одежда стала пятнистой. Кровь капала и с разбитого лица.

Девушка вернулась, не спрашивая стянула с меня рубаху, удивленно осматривая ее, обнажила не успевшие подсохнуть раны и стала залеплять их зеленой кашицей изо рта. Я шипел и не возражал. Она местная, ей виднее, какие растения целебные, какие нет.

Звук детского плача казался странным для этого места. Но только мне. То, что я принял за сверток оказалось грудным младенцем. Теперь он проснулся и требовал еды. Мать кормила, что-то напевая.

Лечившая меня девушка, закончила и просто ушла к стене.

— Спасибо, — сказал я.

Она не поняла и нахмурилась.

Ближе к ночи голод взял свое, несколько человек, не сговариваясь, подошли к охапке подсохших листьев и захрустели.

Неожиданно и я захотел есть. Хотя почему неожиданно? Последний раз я ел сутки назад. Подошел к остальным. Передо мной молча раздвинулись.

Пахучие листья. Похоже на щавель и сельдерей одновременно. Наестся этим невозможно, но живот как кролик набил. Возникшая ассоциация с кроликом мне самому очень не понравилась. Даже думать не хотелось, что будет дальше?