Лесь

Хмелевская Иоанна

— Проклятье! — сказал Лесь с тупым упрямством и умолк.

Он внезапно понял, что Барбара говорит дело. Желая во что бы то ни стало скрыть ненавидимые билеты и позорную правду, он слишком поспешил с реализацией выплаты. Лучше бы было, вероятно, выйти из дому и исчезнуть на целый день, даже в этом вечернем костюме и в лакированных туфлях, которые угнетали его подмётками. Потом он как-нибудь выпутался… А теперь что? Что теперь ему, бедному, делать?..

— Ну, конечно, — сказал он бессильно. — А я думал, что сегодня среда…

Даже при самом большом

старании нельзя было ответить лучше оглупевшим слушателям. Несколько минут всем казалось, что Лесь все объяснил. Просто он ошибся днём недели, подумаешь, что здесь такого, у каждого может так случиться… И вообще, все здесь было таким странным и непонятным, что никак ничего нельзя было уразуметь.

Первым опомнился Стефан.

— Кто-то из нас сумасшедший, — сказал он в отчаянии. — Или он, или я.

— Или дирекция тото-лотко, — дополнил убеждённо Януш, — Одним словом, бедлам!

— А может быть, сегодня действительно среда? — неуверенно сказал Каролек, все ещё не избавившись от затмения мозга.

— А в самом деле, — оживился Лесь. — Может быть…

— Перестаньте, черт бы вас побрал! — гневно крикнула Барбара. — Если я говорю: вторник, значит, вторник! Нет, он всех нас доведёт до коллективного помешательства!

— Но могла быть и среда! — растерянно запротестовал Лесь, видя для себя единственное спасение в перестановке дней недели.

— Тихо!!! — выкрикнул Януш. — Кончайте эти среды и вторники, а то я сейчас сойду с ума! Говори, жертва календаря, с какого времени у тебя появились деньги?!

— Со вчерашнего дня, — поспешно ответил Лесь. — Ей-богу! Могу поклясться чем угодно!

После принятия от него сложной присяги, состоящей в выражении согласия на все возможные болезни с чесоткой и сумасшествием включительно, если врёт, сотрудники вздохнули с некоторым облегчением. Они перестали считать, что один из них оказался свиньёй, и атмосфера в комнате несколько улучшилась. Теперь можно было переходить к другому, более интригующему пункту программы.

— Ну, теперь говори, наконец, откуда у тебя взялись деньги, — спросили его тоном, исключающим отказа ответа.

— Чудо, — ответил Лесь с божеским смирением. — Произошло чудо. А в тото-лотко мы действительно выиграли, только деньги уже никогда не достанем…

Через час более менее все стало на свои места. Правда достигла ушей ошеломлённых слушателей. Подтвердив свои слова финансовыми документами, Лесь тем самым доказал существование своего таланта, и свежий лавровый венок засиял на его голове. Большой и сверх меры полезный триумф художника был почтён сперва минутой полной тишины, потом несколькими минутами хвалебного рычания. Понесённые им последствия грустного недосмотра, после некоторого раздумья, были признаны справедливыми и честными. Только на вопрос о подробностях субботнего вечера и воскресного утра не получено исчерпывающего ответа, потому что Лесь наотрез отказался откровенничать на эту тему.

Взрыв таланта имел большой резонанс. Счастье, которое сначала очень слабо, а потом все сильнее и сильнее расцветало

в душе у Леся, было почти полным. Не только директор и главный инженер, но даже начальница отдела кадров прекратили нетактичный контроль его опозданий, относясь к ним с позиций доброжелательства и почтения. Золотой дождь позволил успокоить самые насущные, не дающие спать потребности. Окружающие его сотрудники и приятели перестали смотреть на него с неудовольствием и прониклись к нему симпатией, а иногда даже с удивлением и признательностью.

Только одна капля дёгтя была в бочке мёда его настроения. Беспокойство, вызванное непонятным поведением его жены, продолжало сидеть в его сердце и грызло его неуверенностью.

Касенька постепенно приобретала равновесие, а переполненный новыми ощущениями Лесь со все большим вдохновением посвящал своё время единственному занятию, которое отрывало его от сложных и нервирующих проблем и которое давало ему сладкое спокойствие сердца. Он творил с энтузиазмом, с подъёмом, почти в экстазе, бросая на полотно все свои сомнения и беспокойства…

Время, согласно своей природе, текло неудержимо. Несколько поддержанный коллектив бюро с новыми силами продолжил борьбу с финансовыми трудностями на служебном поприще. Охваченный творческим порывом Лесь три четвёртых своей души вкладывал в творчество, а одну четверть посвящал жене, которой начал заниматься с особым вниманием. С одной стороны, он хотел увлечь её так, чтобы у неё не было времени на возможные подозрительные контакты, с другой, хотел убедить её, что является идеальным мужем, не имеющим конкурентов. Жена без сопротивления согласилась на этот новый этап в матримониальных отношениях, терпеливо ожидая новых проявлений талантов вдохновенного мужа. Директор бюро, поддерживаемый главным инженером, прикладывал титанические усилия, борясь как за спасение учреждения так и за сохранение собственного здравого смысла.

И вот наступил великий день. Такой великий и такой прекрасный, что все остальные, пережитые до сих пор, канули в забвение и перестали существовать.

Великий день начался обычным, прозаическим звонком телефона, который зазвучал на столе директора бюро.

Директор как раз сидел в обществе главного инженера, и оба рассматривали две очень неприятных дела в хмуром угнетённом настроении. Дела планов работ, которые предвиделись на следующий год, представляющийся в довольно мрачных цветах, и дело Леся, который представлялся ещё хуже, нежели год.

— Безусловно, у него есть талант, я не возражаю, — с безнадёжным неудовольствием сказал директор. — Но что с того? В последнее время он уходит из бюро в двенадцать часов, и твердит, что ранний полдень играет всеми цветами радуги. Я уже не говорю о том, когда он является на работу… Я ему света не жалею, но хочу вам признаться, что я скорее бы пахал на волах, нежели иметь дело с этим художником. Ведь уже четвёртый квартал!

— У нас на следующий год очень мало заказов, — мрачно ответил главный инженер. — Если сейчас завалим сроки…