Лесь
Шрифт:
— Тут еще и о замке, — вздохнул Лесь. — Может, замок делать в первую очередь?
— Возможно, наоборот: «не делать замок»? — совсем сник Каролек.
— Черт ногу сломит! — взорвалась Барбара. — Так делать или не делать?
— Дело ясное, — подытожил Януш, — этого Збышека со сверму мы не расшифруем ни за какие сокровища, это может быть все, что угодно. Надо торопиться, факт. На всякий случай сделаем замок, если окажется не надо, выбросим все, и дело с концом.
— Ни за что ни про что такую работу провернуть?! — возмутился Каролек.
Барбара поддержала Януша.
— Он
— А я нет, что ли? — буркнул Каролек.
— Да все хотим, — объявил Лесь. — Только вот не знаю, удастся ли нам разгадать следующую телеграмму…
— Пошлем телеграмму с вопросом, — решил Янущ. — А теперь за работу!
Группа дружно погрузилась в водоворот труда. Бьёрна отправили чертить обмеренные объекты, поскольку громко выкрикивать обмеры на местности надо было членораздельно и вразумительно. Он торчал у доски и с увлечением чертил по доставляемым эскизам, старательно избегая детальных описаний. От описаний Бьёрна мягко отговорили после одного чертежа, где значилось: «Стэн отин тисам exactly [14] ». Вдумчивый анализ и найденный эскиз позволили установить, что надпись гласила: «Стена вокруг той же самой толщины».
14
Точь-в-точь, точно (англ.)
А главный архитектор, он же зав, с безумными глазами показывал главному инженеру телеграмму от фривольных подчиненных: «ЧТО ТАКОЕ НЕЦОД И СВЕРМУ ОТВЕЧАЙ СРОЧНО ЯНУШ.»
— Господи, да что же такое «нецод» и «сверму»?! — стонал инженер. — Вы знаете?!..
— Нет, — чуть не рыдал зав. — Проверил по всем энциклопедиям, в словаре иностранных слов и указателе польских городов. Нигде нет. Не могу уяснить, зачем это им понадобилось!
Главный инженер глубоко задумался.
— Да, надо ехать… — решил он со вздохом.
Через три дня непрерывной работы Бьёрн оторвался от доски и отправился во Вроцлав за обещанными фотооттисками и планами с покраской. Группа вкалывала вовсю. Времени до представления оставалось мало, и даже при наличии суфлера хотя бы что-нибудь из текста надо было выучить на память. Каждую свободную минуту использовали на зубрежку.
— Эти деревья у нас в проекте, — говорил Януш. — Только к чему бы это привязать?.. От кровопийцы не возьмем ни гроша. Из штрека нового крупинки серебра ему мы не дадим, пока не выполнит наши условия. Что там дальше?
— Я сам встану на страже, — подсказал Каролек.
— Ты встанешь или я?
— Ты. Привяжем к углу этого крайнего сарая.
— Сарай на слом!
— А у нас обмер со строениями. Барбара, пиши!
— Я сам встану на страже, — согласился Януш. — Шестнадцать двадцать три по оси…
— А мы должны смотреть, как женщины наши и детишки мрут с голоду, — орал Каролек, сворачивая рулетку и переходя на другое место. — Семь
— Пиши, еды, — поправила Барбара. — Есть нам нечего. Что ты делаешь, обмеряй от сарая все тут по прямой! А то после не разберешь, какой угол!
— Есть нечего, — покорно бубнил Каролек, возвращаясь на предыдущее место. — Забыл, что дальше!
— А помощь-то откуда, — подсказала Барбара, державшая в объятиях жуткое количество бумаги с пояснениями да ещё пьесу.
— А откуда помощь придет, кто знает. Ниоткуда, верно, а совесть моя не переносит преступленья. Двадцать два восемнадцать. А что с этим склоном? Сплошной камень!
— Кажется, тут как раз фундамент под террасу, — ответила Барбара. — От меня.
— Как это терраса от тебя? — удивился Януш. — Что ты имеешь в виду?
— Помощь от меня, не терраса. Я являюсь из мрака.
— Верно. Кароль, теперь ты.
Присевший около сарая на корточки Каролек не слышал.
— Хорошо, на нуле! — бодро крикнул он.
— Дурак! О графине! — рявкнул Януш. — Пусти, я уже записал. На чем остановились?
— На графине, балбесы, — не выдержала Барбара. — Я из мрака явилась, слепые вы, что ли?
— Панна графиня, — буркнул Каролек, наклоняясь с рулеткой в другом месте.
— От меня помощь придет, — неохотно процедила Барбара.
— И восемь шестьдесят, — вступил Януш. — И в чем нам панна графиня поможет, это народное дело.
А против Леся ополчились злые силы. Мало того, что ему пришлось мастерить декорации к пьесе. В довершение бед пьеса разбудила задремавшие было чувства к Барбаре. Ведь он ежедневно падал перед ней на колени с нежными словами, ежедневно пытался обнять её стан и поцеловать руку, ежедневно ледяная Барбара отказывала ему в своей любви. Правда, свершалась эта жестокость согласно тексту инструктора, прочитанному по машинописным страницам, но отталкивающие фразы и презрительные насмешки больно отдавались в чутких Лесевых ушах. Барбара не желала его ни в жизни, ни на сцене. И вот пришпоренная весенней природой и вдохновенными строками инструктора фантазия Леся поскакала во всю прыть. После каждой репетиции, после всякого слова аристократки, пренебрегающей чувствами графа и его худосочной фигурой, он погружался в черную меланхолию и с душераздирающей искренностью вычитывал разные свои признания.
— Вы играете всех лучше, — убежденно и восхищенно заявил режиссер, он же автор пьесы. — Вот бы все так играли!.. Вам надо в актеры идти, а не архитектурой заниматься. Я диву даюсь, что вы не в каком-нибудь варшавском театре…
Погода стояла прекрасная, и Лесь малевал огромные декорации под открытым небом. Умостившись на садовой лестнице, Лесь создавал на картоне и фанере фрагменты замкового интерьера, имея перед собой на дальнем плане подлинную модель, а на близком — старый, заброшенный, разваливающийся, когда-то покрашенный в крапинку овин. Вокруг под уклон сбегал небольшой лужок, а прямо у его ног начинались городские постройки. Лесь старательно заканчивал портреты предков на готической стене и, отворачиваясь от них к крапчатому овину, повторял рвущий за сердце текст: