Лесная Фея
Шрифт:
Руки и ноги у Вали были изодраны ветками и колючками. Немало досталось и его лицу, в это утро серому от общей слабости. К тому же у Вали неприятно ломило голову, ныли мышцы и суставы. Он не понимал, отчего с ним такое творится: вчера он, вроде, не выполнял никаких непривычных нагрузок. Он подумал, что заболел гриппом. Каким-то необычным летним гриппом. Но он надеялся, что это всего лишь простуда, и его организм благополучно одолеет столь пустяковую напасть.
Не поевши, не образив своего внешнего вида, Валя прямиком пошёл к Марату, ожидая от него понимания и поддержки.
Марат встретил его возле яблони. Мальчик стоял с закрытыми
– Марат, ау! Ты чего это?.. – спросил Валя, озадаченный необычным поведением друга, и содрогнулся от боли, всколыхнувшейся у него в голове упругой волной. Он сморщился, потрогал ноющую челюсть, провёл припухшим языком по ноющим зубам.
Марат не отвечал.
Валя приблизился к нему и, желая тронуть друга за плечо, ненароком мизинцем коснулся ствола яблони – улыбка блаженства растянула его губы, потому что у него в одни миг перестали ныть мышцы, а голова сделалась лёгкой и успокоились нервы.
Валя тут же прижался ладонями к серой коре яблони, припал к ней щекой и закрыл глаза. Он стал внимательно прислушиваться к себе… и потонул всеми чувствами в приятных тёплых волнах, которыми накатывала на него неведомая, но желанная энергия. Он наполнялся ею с головы до пят.
Валя расслабился до кончика последнего волоса…
Авдотья Лукинична выглянула в окно, всплеснула руками и запричитала:
– Боже милостивый, что же это! Что же они делают? Как им это пришло на ум?
Она торопливо засеменила и вышла на крыльцо.
– Что же это вы, бесенята, затеяли? Какое такое затмение на вас нашло? Разве можно лежать на холодной земле? А ну вставайте! Вставайте сейчас же! Живо!
Мальчики не обратили на старушку никакого внимания. Они её попросту не заметили и не услышали. Они лежали на спинах, сняв футболки, раскинув руки и ноги – как пятиконечные звёзды на морском дне. Они развернули руки ладонями к рыхлой чёрной земле, упёрли в неё босые стопы ног и с восторгом смотрели в далёкие небеса широко распахнутыми влажными глазами.
Авдотья Лукинична сошла по ступеням, похватала одёжу мальцов и с решимостью принялась их лупить ею, причитая:
– Ах вы, бесенята, паршивцы этакие, вот вам, вот! Бесенята, ах вы, ах вы…
И это помогло.
Мальчики очнулись от забытья, встрепенулись от хлопков по голым животам, ошарашенными вскочили на ноги – и никак не могли разобрать, в чём собственно дело, в чём они провинились?
Они усердно крутили головами и вращали глазами.
– Бабушка! Бабушка, что ты! – возмутился Марат, наконец осознав угрозу. – Что ты бушуешь? Что стряслось?
– И он ещё спрашивает! – возмутилась Авдотья Лукинична и, чтобы нанести очередной удар, замахнулась – футболки, от неповоротливости и неторопливости её старческих движений, вяло заболтались в воздухе. – Вы… – она мягко приласкала одёжкой внучка, – что же это удумали? Зачем это вы улеглись голышом на холодную землю?
– Кто? Мы?.. – растерялся, не понимая, о чём она говорит, Валя. – Мы не…
– Смотрите, как перемазались – теперь придётся стирать штаны. Вот же досталось на мою голову горе! Никак не думала, что ты, Марат, такой неслух и оболтус.
Мальчики осмотрели себя и убедились, что они, и правда, грязные.
– Что же это… как же… это? – только и сказал Марат, не помня, как и зачем он лёг на землю, да ещё сняв футболку.
Валя
– Чтобы больше я такого не видела, – потребовала Авдотья Лукинична. – Ясно? Так и запомните на верно!
– Чего это вы такие ошалелые? – присмотревшись к мальчикам, спросила она. – Хорошо-хорошо, – всполошилась Авдотья, посудив, что это она чрезмерно напугала их нежданным битьём и строгим выговором. "Как бы не стали заиками", – подумалось старушке. – Давайте, живенько ступайте в душ, мыться, а я сейчас всё постираю, и на летнем солнышке, под гулящим ветерком всё сделается сухим в одночасье. – Она подтолкнула мальчиков, и они послушно пошли, не произнося ни единого слова – это сильнее прежнего понудило призадуматься Авдотью Лукиничну о неприятных последствиях, которые могли случиться от её шибкого наскока на детей. – А потом я вас покормлю, – добавила бабушка, глядя на то, как мальчики тихо входят в душ.
– Чего это они? – спросил Анатолий Сударышкин у жены своей Анны, вставшей в дверях с Ванюткой на руках, который улыбался румяным округлым личиком.
– Не знаю, – отозвалась Анна. – Пойдём, мы хотим кушать, да, Ваня? Аю?.. а-а… да-да-да… вот, да, так, да-да… – Малыш ухватил её за нижнюю губу, а потом – за нос, и весело засмеялся беззубым ртом.
Молодая чета прикрыла входную дверь на свою половину избы.
19
Мальчики по-прежнему не разговаривали: они в тишине опустошили тарелки, а потом, всё также без слов, погладили подсохшую одежду, – они лишь изредка многозначительно переглядывались. И теперь, направляясь к Пашке, чтобы безотлагательно идти в лес, к заветному убежищу, они не знали, с чего лучше начать обсуждение: что же их сильнее всего озадачивает, что является наиважнейшим, что их беспокоит больше остального?
При пробуждении утром, и Валя, и Марат были готовы поделиться с другом своими переживаниями, которые были порождены ночным болезненным состоянием и тревожными или волнительными, для кого как, сновидениями. Теперь же произошло необыкновенное и необъяснимое происшествие возле яблони, с пронзившим их чутким восприятием окружающего мира и с чудодейственным оздоровительным эффектом. Они были потрясены. Они не понимали, почему такое произошло, а многое они и вовсе не помнили.
Не доходя до Пашки двух домов, Марат и Валя остановились посреди дороги. Бестолково и несколько виновато посмотрев друг на друга, они поняли, что надо брать тайм-аут, чтобы обо всём обстоятельно поговорить или хотя бы просто выговориться, поделившись мыслями и чувствами, а в первую очередь – посетившими их ночными страданиями, как сладкими, так и мучительными, но в обоих случаях с сильной лихорадкой.
Не сговариваясь, они одновременно повернулись к скамейке у двора Барановых, отгороженной от хозяйского дома разросшейся за забором сиренью. Они огляделись – никого нет, и скромно присели на покрытую синей краской широкую доску.
– Ты помнишь, как мы вчера добрались до деревни? – приблизившись к уху товарища, беспокойно блуждая глазами, шепотком прервал их долгое молчание Валентин.
– Нет. Это невозможно, но я ничего не помню, – таким же заговорщицким шёпотом отозвался Марат. – Помню, как проснулся утром, и помню, что снилось ночью.