Лесная тропинка до храма
Шрифт:
В их деревне рисовали все. И у каждого был свой неповторимый стиль. Альберт рисовал черными карандашами, если задумана темная картинка – заштрихует весь лист. Софиа обожала акварель, но она дорогая и сложная в использовании – поэтому девушка чаще использовала цветные карандаши, покупая целые наборы и стачивая каждый грифель до смешного огрызка. Первыми кончались желтый, зеленый и синий, поэтому самые поздние рисунки – сплошь красные и фиолетовые. Феликс признавал все материалы, от самых дешевых простых карандашей до дорогих масляных красок, любимых Мелиссой,
– Да ладно, прогуляемся, что еще может случиться, не сдует же нас ветром! Фелю уже не семь лет, на ногах удержится! – Альберт засмеялся, сгреб Феликса в объятья, на что тот фыркнул.
Удивительно – то ли у друга было действительно хорошее настроение, то ли он пытался его создать, чтобы не портить остальным праздник. Его родители поступили просто ужасно… Феликс с трудом представлял, чтобы так сделали Курт и Мелисса – сорвались резко, оставив его, Бьорна и Хильду без поддержки и помощи. С другой стороны, Эмили была на целых семь лет старше Курта – скорее всего, они были очень разными, и не понимали друг друга.
– Отличная идея, – Софиа, улыбаясь, как хитрая лиса, побежала вперед, широко раскинув руки. Ловила целый мир в свои объятья, чтобы полюбить, поцеловать каждое создание в макушку и подарить свою нежность всему живому.
Оба парня, не отрываясь, смотрели за ней. Воплощением радости и счастья девушка запрокидывала голову, ловила языком снежинки и смеялась от ветра, залетающего к ней под платье.
– Она прекрасна, – шепнул себе под нос Феликс и улыбнулся.
– Не то слово, – Альберт тоже улыбнулся и тихо фыркнул, хлопнув друга по плечу. – Догоняй!
Надо же, Альберт услышал чистое восхищение Феля и ничего ему не сделал! Вмиг разлившаяся по щекам краска отступила, и стало не так уж стыдно – пусть он случайно сказал то, что на сердце лежит уже так долго! Неужели это трагедия? Ведь даже возлюбленный Софии отреагировал так, словно Феликс озвучил общеизвестный факт, будто тот шепнул себе под нос «вода мокрая» или «снег холодный»!
– Конечно, все знают, что снег холодный, а Софа прекрасна, – снова пробубнил под нос парень и припустил за друзьями, ощущая легкость на душе.
Они гуляли по заснеженному городу. Вдалеке рокотал океан, тревожно кричали белые чайки. Феликс запоминал эти мгновения – вслед за начинающейся непогодой его душа металась, сердце ныло, и все равно его затапливало счастьем. В окнах горели волшебные гирлянды, люди радостно перешептывались, а вечно суровый цветочник, у которого Мелисса покупала цветы, даже улыбнулся друзьям, пока закрывал лавку.
– Шторм! Приближается шторм! Плотнее закройте окна и не выходите из дома, пока шторм не утихнет! – вестник быстрым шагом мерял городские улицы. Его громкий, резкий голос прокатывался по лавочкам и магазинам, из которых выбегали люди. Спешили домой. – Шторм! Через час начнется шторм! Запаситесь едой и водой, до утра на улицу не выйти!
В одно мгновение
Зимняя сказка кончилась.
Альберт, совершенно завороженный, смотрел на поднимающие темные гребни волны.
– Берт, нам правда пора идти. Он не шутил, – Феликс покачал головой и показал на сгущающиеся облака. – Скоро будет шторм и метель.
Софиа утянула Альберта за руку, отрывая от зрелища. Тот моргнул пару раз и крепче вцепился в ее ладонь.
– Я сегодня заночую у тебя? Пока не хочу попадаться на глаза Агнес, она нервничает, когда ей нужно сразу много всего готовить.
– Прячешься от своей сестры у меня в доме? Ну надо же, – Альберт улыбнулся и поцеловал ее в лоб. – Конечно. А с утра можем заворачивать втроем подарки…
– Заходите тогда ко мне. Курт купил оберточной бумаги столько, что можно обернуть парусный фрегат, – Феликс улыбнулся.
У Альберта из легких будто вышибли воздух. Он побелел и широко раскрыл глаза – вот-вот выпадут и разобьются.
Парусный фрегат. Шторм.
Как там его родители?
Ночь была ветреной.
Дом иногда пошатывался, окна дребезжали при слишком сильных порывах, но Софиа, грозовое дитя, спала мирно и не беспокоилась о волнении стихии. Ее светлые волосы, заплетенные в толстую и длинную косу, лежали на серой подушке, будто первый снег на голой ноябрьской земле.
Альберт вглядывался в темный потолок и вздрагивал при каждом ударе ветра. Каким же беспокойным сейчас должно быть море, как сильно должно кидать по волнам крохотную лодочку родителей. В голове яркими взрывами возникали образы жестокой воды, сминающей небольшой кораблик, за штурвалом которого стоит храбрая женщина, паруса собирает сосредоточенный мужчина, а трюм доверху забит яркими тканями, безделушками, пряностями, которым суждено отправиться на морское дно…
Софиа заворочалась и приподняла голову с груди возлюбленного. Ее светлые глаза яркими светлячками заискрились в темноте.
– Ты чего? – хрипло после сна спросила она, укладывая ладонь на грудную клетку Берта. – У тебя сердце колотится, как безумное.
– Я не хотел тебя будить, луна моя, – он неловко улыбнулся и обхватил ее лицо ладонями. – Спи, пожалуйста.
– Как я могу спать, если тебе нехорошо? Альберт, что случилось? – стряхнув остатки сна, Софиа села напротив него и внимательно вгляделась в беспокойное лицо.
– Погода…
Альберт отвел взгляд. Этого ответа было недостаточно – он это понимал, но боялся сказать то, что лежало на душе, показаться слабым.
– Мама с папой ушли в море утром. Они плыли далеко, а сейчас так ветрено, я боюсь, что они не справятся, что они… – что-то булькнуло в горле, и Альберт сжался, обхватив плечи руками.
Его трясло, лихорадило, будто больного, и лоб покрылся испариной. Воздуха не хватало, горло как сжали сильной рукой, и по телу табунами бежали мурашки.