Лесная ведунья. Книга третья

Звездная Елена

Да и замолчала я.

От того замолчала, что вспомнила разговор свой с аспидом.

« Главный алхимический закон – чтобы что-то получить, следует отдать равноценное. Что отдал ты?»

«Жену. То единственное, чего было не жалко».

И опустилась рука моя, а в сердце закралась мысль страшная – прав леший. Прав. Эмоционально то аспиды для меня, ведьмы, разные, но коли тому что подростком на краю опушки стоял выпало бы сына потерять и жену самолично убить, эмоционально поменялся бы он, изменился,

и тогда…

– Может, ты и прав, – прошептала я.

Кивнул лешенька, да только безрадостно – нечему было радоваться.

– Как узнал-то? – спросила по поводу воспоминания этого.

Пожал леший плечами могучими, да и ответил:

– Леся аспида не нашла, Ярина аспида не нашла, я одну клюку взял, опосля за вторую взялся, вот вторая и… показала.

Посидели молча. Да и что сказать-то? Ведунью Гиблого яра было жаль. Клюку ее жаль. Правнука вот тоже жалко очень, а что тут сделаешь?

– С Агнехраном говорила? – спросил леший, кивнув на блюдце перевернутое.

– С ним, – указала на бумагу с записями, – заклинание спросила, да совета.

– Дал, совет-то? – враждебно лешенька поинтересовался.

– Дал. Много чего дал, многое объяснил, о многом задуматься заставил. Аспида бы мне.

И тут как по заказу – распахнулась дверь многострадальная, да так что чуть с петель не рухнула, и рухнула бы, да только подхватил ее Аедан, поглядел на порчу моего имущества сконфуженно, и мне сказал:

– Сейчас исправлю.

И засияли два круга алхимических там, где петли были, железо ржавенькое расплавили, да тут же и заковали, и стали петлицы новехонькими, словно только бы от кузнеца забрала. Одного только аспид не учел – когда кует кузнец, он же не прямо на дереве-то железо расплавляет.

– Кхе-кхе, – закашлялась я, рукой дым разгоняя.

– Исссправил, – прошипел леший, пламя гася, да дерево обугленное наращивая.

А я на это дело посмотрела, вздохнула, охранябушку добрым словом поминая, и перевернула блюдце серебряное – да только не было там уже никого, одна пустая, холодная, меня растерянную отразившая серебряная поверхность. И грустно так стало.

– Твое платье, – сказал аспид, – и туфельки.

И сложил все аккуратно на кровать мою.

– Благодарствую, – ответила рассеянно.

За окном гремел пир веселый, пели песни заунывные и заувойные волкодлаки, подпевали им бадзуллы, что-то вставляли со смехом вампиры – веселилась и пировала нечисть почтенная, им, в отличие от меня, сегодня не воевать.

– Ты на пир иди, господин Аедан, – посоветовала, заклинание читая про себя, – об одном лишь прошу – в вине меру знай сегодня, коли лешенька да Водя не справятся, твоя помощь понадобится мне.

И выпрямился аспид, хотя навроде и так ровно стоял, на меня поглядел глазами змеиными, да и спросил:

– А что ты делать собралась, хозяйка лесная?

Но

ответила ему не я, леший ответил:

– А ты, аспид уважаемый, что на опушке яра Гиблого будучи парубком безусым делал-то?

Медленно аспид голову повернул, странно так на лешиньку поглядел, весьма странно, словно убить его прямо сейчас готов и всколыхнулась в нем эта злоба страшная, я аж побледнела, да только… как всколыхнулась, так и схлынула, и ответил Аедан сквозь зубы:

– Не я.

Леший на меня посмотрел. Я на него, ему и сказала:

– Не он, говорила же тебе.

Но друг верный на своем стоял:

– Говорила, да опосля подумала, и к выводу пришла, что прав я.

– Да, была мысль такая, – согласилась я, – только господин Аедан сейчас в такую ярость пришел, что одно могу тебе сказать – был бы там он, да еще парубком нервнонеустойчивым, он бы не боль свою отпустил, а весь яр сжег к чертям гулящим.

Тут и аспид и леший так на меня посмотрели, что даже неудобно как-то стало.

– В ярость пришел? – переспросил лешенька.

– Боль отпустил? – в свою очередь вопросил аспид.

Объясняй им все теперь. Вздохнула я, поднялась величественно, да и высказала:

– Лешенька, месяц высоко, пора нам. Аспидушка, я тебя уважаю, силу твою признаю, авторитет тоже, но коли еще раз на лешего моего взглядом таким поглядишь, вышвырну из моего леса заповедного не задумываясь. Понял меня?

Видать не понял. Застыл, глаза сверкают, зубы едва не скрежещут, от самого такая сила исходит странная.

– Охолонись! – потребовала я.

И заметалась по избе, собираясь.

Многое приготовить надобно было – веник ромашковый, веник мятный, да веник дубовый. Окромя еще плошку деревянную, нож костяной ритуальный, да бинт, в свое время в спирту можжевеловом вымоченный. Пока бегала, волосы в косу кое-как приладила, но как собрала все, да обуваться стала, опали на лицо растрепанными прядями, чуть не упала нагнувшись, хорошо аспид придержал. Леший не мог – он держал веники травяные, и плошку, и бинт в плошке, хорошо хоть нож костяной я уже в ножны уместила да на пояс повесила.

– Благодарствую, – быстро аспида поблагодарила.

Не ответило на мою благодарность чудище легендарное, лишь вопросило недобро:

– Нож зачем? И от пиалы этой кровью несет.

– Ну, несет и несет, – я быстро обулась, кое-как волосы заплела, с вызовом на аспида посмотрела. – Не боись, не всю потрачу, тебе ровно треть останется, как и договаривались.

И не ожидая ответа, из избы выскользнула, по ступеням вниз сбежала да и со всего маху врезалась!

Аккурат в аспида и врезалась. Отшатнулась, голову запрокинула, на невесть как на моем пути вставшего, и уж спросить хотела, как засиял вокруг нас круг алхимический.