Лесничиха (сборник)
Шрифт:
— На одну минутку…
Тот, извиняясь, улыбнулся Новелле и не спеша, с достоинством вышел в коридор.
— Пойдем к Викентию, Серега, — шепнул Витька. — Я буду требовать объект, а ты сбоку постоишь. Для моральной поддержки.
— Ну уж нет, — посуровел друг. — Если ты решился на такое, — дуй один. А в колхозе кто будет стоять сбоку? А?.. — Помолчал, испытывая взглядом, и неожиданно рассмеялся: — Ну ладно, так и быть. Проси только Алексеевку. Есть такое дальнее село… А мне Таловку дают. Будем рядом работать, каких-нибудь тридцать километров.
— Вот спасибо! — обрадовался Витька, обеими руками сжимая его руку. — Спасибо… — И напролом, минуя секретаршу, ринулся в кабинет к начальству.
Пожилой, усталого вида начальник курил, покусывал костяной мундштучок, писал что-то размашистым почерком и одновременно выслушивал торопливые, сбивчивые слова о том, что Витька не бухгалтер, а техник-электрик, и что его учили иметь дело со столбами, проводами, трансформаторами, и что… Тут выступил вперед Серега, загородил дружка своей спиной и продолжил спокойно:
— Якушев немного пошутил. На объекте мастер — и бухгалтер, и строитель, и электрик, а главное — организатор. Мне кажется, Викентий Поликарпыч, он уже для этого созрел. Я за него ручаюсь.
Викентий Поликарпыч мотнул головой. Конец года, с планом отвратительно, и лишние тысячи рублей и лишние десятки километров линий сейчас необходимы просто — вот! И начальник сделал невольное движение ладони к горлу… Одним словом, Витька получил объект — село Алексеевку, рядом с Серегиной Таловкой, и выскочил из кабинета с ликованием. Наскоро собрался, заглянул в замерзшее окно — и захватил валенки. Эти самые, проклятые…
— Я, конечно, извиняюсь…
Витька вздрогнул и обернулся. К нему подсаживался Сема. Изящно этак запахнулся в телогрейку, пробежался пальцами по несуществующим пуговицам, вежливо спросил про самочувствие.
— Отличное… — пробурчал Якушев.
— Уо! — гоготнул Подгороднев, но тут же сделался серьезным. И нос его стал жалостным, унылым, а на кончике под краснотцой шевельнулась-дрогнула капля. — Давай поговорим, начальник. А то вон скоро хутор.
— Какой еще хутор? — Витька передернул плечами. На карте никакого хутора не значилось.
— Шалман такой стоит на перекрестке. Как в той сказке про Илью Разбойника. Может, проходил в школе? Я в колонии проходил. Стоит, мол, камень, а от него дорога на все четыре стороны.
— Ну и что?
— А то. Захочу — пойду к тебе, захочу — к Седову. Рыба ищет, где глубже. Так? — Посмотрел своими мутными глазами. — Интересуюсь, как ты мне будешь рисовать.
— Начислять, что ли? — догадался мастер. И, еще больше насупясь, отрезал: — Как и всем. В зависимости от работы.
— Уо как! — Сема сплюнул. — Разбили бригаду, лишили бригадирских и — «как всем». За что же такая уравниловка?
— За систематическую пьянку.
— Уо. За систематическую, — передразнил Сема, шевеля непослушной челюстью. — Кто тебе такое набрехал? Неуж Седов Сергей Трофимыч?
— Вы сами брешете! — оскорбился Витька. — Понятно? И вообще: если пойдете
— А есть? — осклабился монтер. И насмешливо-грустно покачал головой. — Трудно тебе будет с народом, начальник!
Впереди действительно что-то завиднелось: камень не камень, скирда не скирда. Подъехали. Оказалось — плоскокрышая саманная изба, по самые окна ушедшая в сугробы. Сбоку притулился хлев. Его слабые кривые стояки изнемогали под тяжестью копны, шевелившей тонкими былинками. Наверху вместо прижимины лежала дряхлая лохматая собака. Двор был обнесен сухим и серым, как старая обветренная кость, жердяником.
Машина остановилась и заглохла. И сразу стало тихо до звона в ушах. Из кабины вылез Серега, скомандовал:
— Вы-грру-жайсь!
Кому выгружаться, монтеры не знали. Замерли в ожидании судьбы.
— Выгружаемся все, — подсказал Подгороднев. — У Кадыра посидим и подзакусим. И договоримся, кто куда.
— Ура! — загалдели ребята, прыгая на землю.
Разбившись — впереди Сема, за ним монтеры, за монтерами мастера, а позади всех маленький шершавенький шофер, — подошли к избе. На пороге, приглашая гостей, стоял усохший, как мумия, казах с седой в три-четыре волоса бородкой.
— Салям! — почтительно приветствовал его Сема, поклонясь. И старик тоже закивал: «Салям, салям…»
Он сказал еще какие-то слова и, распахнув дверь, отшагнул в сторону. Все поснимали обувь и в носках, минуя душную кухню с огромным, вмазанным в печь казаном, прошли в чистую половину избы. Витька с любопытством осмотрелся. Мебели тут не было никакой, лишь просторная кошма на полу, сундук да по стенам неяркие ковры.
Торжественно уселись на кошме вокруг расстеленной скатерти-клеенки, поджали ноги калачом — из уважения к обычаю хозяев, — замерли. Тихая, как тень, старуха подоткнула каждому под бок подушку; можно было удобно облокотиться.
Старуха принесла чашки, налила крепкого, до черноты, чаю. Подбелила молоком, и он стал отдавать медовым духом. Хотелось выдуть чашку сразу, но неторопливый разговор о том о сем запивался тихими глоточками.
Сперва заговорили о погоде. Витька восторженно цокнул языком.
— Плохой погода, — возразил казах. — Дурной.
Было удивительно: как же так? Тепло. И солнце…
Старик сидел лицом к Сереге и потому, наверно, смотрел на него больше, чем на Витьку. Пытался вроде бы что-то вспомнить, прищипывая веками глаза.
Разговор между тем коснулся электричества, и старик стал выспрашивать подробности: как пройдут линии, сколько надо столбов и указан ли на плане его хутор? На Серегиной «синьке» хутора не значилось, на Витькиной — тоже. Кадыр — так звали старика — взял план Алексеевки и долго разглядывал прямоугольнички-дома, фермы, бригады, связанные линиями. Вздыхал.
— Переселяйтесь в колхоз, — предложил Витька, и Сема незаметно толкнул его локтем.
Старик нахмурился, покачал головой и что-то приказал своей медлительной хозяйке.