Лесной царь

JULI

Адреналин настолько ударил в голову, что я даже не обратила внимание на то, как быстро и послушно передо мной открылся портал, как будто Лес хотел услужить и не попасть под горячую руку. Я выпрыгнула в незнакомое пространство и чуть не свалилась в пропасть, потому что оказалась на широкой ветке исполинского дерева, находящейся на высоте примерно седьмого этажа над землей.

Эрран находился здесь же и разговаривал с тремя старичками, напоминающими ссохшихся гномов с панцирями короедов на спинах. Услышав звук портала, он повернулся и обомлел,

потому что не ожидал меня увидеть. Старички тоже открыли свои зубастые рты от удивления.

— Что ты тут делаешь? — спросил Эрран.

Я за секунду добралась до него и, как разъяренная фурия, ударила лесного царя в грудь, потом еще раз и еще. Эрран, когда ему это надоело, перехватил мои ладони. Я зашипела:

— Мне тоже интересно, что я тут делаю. Доживаю последние дни своей жизни, да?

Эрран вздрогнул и на мгновение растерялся, потом отрывисто приказал старичкам:

— Оставьте нас.

Те послушались и быстро вросли в дерево, превратившись в три бездушных сучка. Но вокруг нас все равно образовался купол тишины, созданный Эрраном.

— Ты мне врал, ты меня обманывал, — зашептала я, трясясь от переполняющей меня ярости, — на самом деле я никогда не смогу покинуть Лес, потому что умру?

И только в глубине души, очень-очень глубоко теплилось то, в чем я никогда бы себе не призналась. Это была нелепая радость и удовлетворение, ведь неминуемая гибель это уже серьезное оправдание, чтобы не возвращаться домой. Меня лишили тяжелого выбора.

— Вовсе нет, — покачал головой Эрран, крепче сжав мои ладони, — я тебя не обманывал, просто не все говорил.

— Так скажи, — возмутилась я, — расскажи все с самого начала. Георгий Леопольдович не хотел отдавать тебе свою дочь, потому что знал, что ей не выжить? Она бы правда не выжила?

— Нет, все не так.

— А как!?

— Тот человечишка погубил инрога и попался, — произнес Эрран с ненавистью, — я должен был покарать его, но он молил о пощаде, говорил о семье, о дочери. Тогда я уже думал о том, чтобы привести в лес человеческую невесту, поэтому увидел в этой ситуации прекрасную возможность. Я уже говорил это, и поверь, здесь не было лжи.

— Наказать, забрав его дочь, и получить желаемое. Убить двух зайцев.

— Каких зайцев?

— Неудачливых.

Эрран непонимающе нахмурился и вдруг спросил:

— Разве ты хочешь уйти?

— Да.

Он поджал губы и отпустил мои ладони, отстранившись. Я почти пожалела о своих словах.

— Ты же говорил, что мне нужно побыть здесь недолго, чтобы твой народ и Лес привыкли к человеку? Ты говорил, что скоро сможешь отправить меня домой… И это было наглой ложью, ты не сможешь отправить меня обратно, не вернешь мою прежнюю жизнь.

— Могу. Я могу отправить тебя домой навсегда, — ответил Эрран, помедлив, — но тогда ты все забудешь и никогда не сможешь вернуться.

— Что это значит?

— То, что человек, хоть раз побывавший в магическом мире, погибает, если уйдет из него… Это все правда, но человек

состоит из воспоминаний, и магия для него это тоже воспоминание, которое можно забрать. Здесь тоже есть свои правила, и стереть память можно лишь раз. Если сейчас я заберу твою память, а ты потом снова попадешь в Лес, то вернуться домой уже не сможешь. Или сможешь, но лишь на короткий срок и останешься навсегда привязанной к этому миру.

У меня голова взрывалась от новой информации. На душе стало тяжело и страшно, потому что теперь уйти значило забыть все, а это почти равнялось убийству значимой части души, потому что Лес и магия действительно изменили меня, вросли так глубоко, что стали неотделимы.

— То есть ты все это время собирался стереть мне память? Показывал чудеса своего мира, влюблял меня в себя, чтобы потом заставить все забыть!? Ты и правда чудовище, — мой голос дрогнул, — ты даже не поставил меня в известность.

Эрран выглядел разбитым и потерянным, почти сломленным.

— Изначально мы договаривались, что я верну тебя домой, а подробности не имели значения. Так я думал… Зачем тебе помнить Лес, который ты покидаешь? Ты станешь той, кем была до нашей сделки, будто ее и не было. Ты бы жила здесь и не тревожилась бы о том, что потеряешь память, ты бы об этом никогда и не узнала, потому что забыла бы.

— Что ж, действительно, отличный план, — усмехнулась я, — ты все решил самолично, все продумал, молодец. Тогда немедленно отправляй меня домой.

— Что? Прямо сейчас?

— Да.

— Но… — Эрран не мог подобрать слов.

— Что? Я выполнила часть нашего договора, меня признала большая часть Леса, к людям стали относиться лучше. Все кончено.

— Дело не в этом.

— А в чем?

— Я не могу, — выдохнул Эрран с неподдельной болью, — я не могу тебя отпустить, хотя понимаю, что для тебя так будет лучше.

Как же мне надоели люди, которые решают, что для меня будет лучше, даже не узнав моего мнения. Почему кто-то имеет права решать за другого, почему Эрран не спросил, чего хочу я, а ведь у нас с ним изначально все строилось на честной договоренности. Я верила, что честность сохранится и станет правилом, но…

— Ты просто эгоист, — воскликнула я, — ненавижу тебя и ненавижу Лес.

Это были определенно лишние слова. Лесной царь криво и мрачно усмехнулся и произнес, соглашаясь:

— Хорошо.

Я замерла, тяжело дыша, и глупо захлопала ресницами. Эрран добавил:

— Если ты еще раз скажешь, что действительно хочешь уйти, я незамедлительно провожу тебя до Завесы и сотру память.

— Я…

Уйти? Забыть Лес с его жителями и озерами, Рози, которая стала моей лучшей подругой, забыть Эррана? Требуя вернуть меня домой, я всерьез этого не желала, поэтому теперь растерялась. И сейчас в наказание передо мной поставили выбор между гордостью и любовью. Как же было бы легко, если бы я все это время действительно играла роль, оставаясь верной своему предназначению актрисы.