Лесные дали
Шрифт:
– И это плохо, - перебил ее Ярослав.
– Плохо, что у нас нет ни школ, ни даже курсов по подготовке лесников.
– Согласна: плохо, конечно. Но я хочу сказать, что кроме образования требуется еще и призвание. А вообще-то, надо бы нам лучше организовать производственную учебу с лесниками. Все планируем, да времени не хватает.
Она слезла с дрожек, зябко поежилась, взглянув на стаи белых льдин в синем океане неба, сказала:
– Неужто похолодало всерьез? Бабьего лета в этом году так и не было, а уже сентябрь на исходе.
В акте ревизии по участку Хмелько они
– Так то ж сушняк, - кричал Чур.
– Или ты сухого от сырого отличить не можешь? Гляди: сучья - сушняк.
– А ты на меня не ори, - рассердился Хмелько и начальнически нахмурился.
– Не оскорбляй, потому как я при исполнении.
– Чихал я на твое исполнение. Любой пионер скажет, что спилен сухостой, а ты, елки-палки…
– И я говорю, что сухостой, - поучающе отвечает Хмелько.
– А почему без разрешения? Где клеймо? Нет клейма. Может, ты продал - почем я знаю.
Когда техник попытался его урезонить, Хмелько и на него набросился:
– Вы его не покрывайте. Не надо нам сынков и пасынков. Мы все равны. Мне восемнадцать пней записали. Там тоже сухостой был. Я за справедливость. У меня Серегин каждое деревце засчитал. А ты его будешь ревизовать - не давай спуску. Отвечать - так всем вместе. Штрафовать будут - пусть всех, сымать - тоже всех.
Тут только Чур понял коварный ход Хмелько - всем отвечать, у всех, мол, плохо.
Погорельцев остался недоволен двумя первыми актами ревизии и высказал это Екатерине Михайловне:
– Вы представляете, как мы будем выглядеть перед лесхозом?
– Но ведь это объективные показатели, Валентин Георгиевич. Положение действительно неприглядное. Хмелько в лесу не бывает.
– Вы не то говорите, не то. Как вы не понимаете, что такие акты - скандал на весь район, на всю область? Да после этого нам с вами здесь нечего делать.
– Почему же? Как раз есть. Надо выправлять положение.
– Как выправлять? Что вы предлагаете, Екатерина Михайловна?
– Надо освобождаться от негодных лесников и заменять их молодыми толковыми ребятами, которые любят лес, желают работать в нашей системе. Таких, как Серегин.
Погорельцев поморщился, подумал: "Одного Ярослава нам хватит за глаза, сыты по горло", - но ничего не сказал. На другой день он вместе с
Прохладным ветреным днем Погорельцев, Чур и Серегин ходили по суборью, дубровам и рощам бывшего рожновского участка. Участок был сложный, иссеченный проселочными дорогами, оврагами, полянами и полями, разрезанный магистральным шоссе и линией высоковольтной передачи. Уже с первых минут встречи с ревизорами Ярослав понял, что лесничий настроен недоброжелательно. Зато Чур вел себя с беспечным благодушием и открыто возражал Погорельцеву, когда тот явно придирался.
– Вот этот дубок надо убрать: он мешает сосне. Не дает ей ходу, - сказал Погорельцев, упершись рукой в двадцатилетний дубок, росший рядом с сосной. Дубки здесь были разбросаны довольно часто, их, пожалуй, было не меньше, чем сосен.
– Странное соседство, не правда ли?
– проговорил Ярослав.
– Дуб любит богатую почву, сосна - бедную. А вот же, уживаются.
– Тут нужно будет в будущем году, а лучше всего зимой, произвести рубку ухода, - распорядился Погорельцев.
– Дубки вырубать?
– удивился Серегин.
– И дубки, - подтвердил категорично Погорельцев.
– Какой от них толк? Фитонциды? К вашему сведению, хвойные леса в два раза больше выделяют фитонцидов, чем лиственные.
Теперь улыбнулся Ярослав: лесничий демонстрировал свои познания. И не только озорства ради Серегин парировал:
– А вот Петр Первый совсем по-другому к дубу относился. Он посылал своих людей, Нестерова и Кудрявцева, осмотреть дубовые леса по реке Волге и Оке и указом повелевал оные хранить. А в окрестностях Петербурга приказал высеять дубовые желуди и запретил даже помещикам на их собственных землях рубить дубовый лес без позволения смотрителя Адмиралтейской коллегии.
– Вы не прячьтесь за спину царя, - сказал Погорельцев.
Остановились у сломанных снегом гибких сосенок. Уже клейменные, они стояли без мохнатых шапок, с торчащими острыми обломками среди своих здоровых, не пострадавших сестер, жалкие и обреченные, ожидая, когда придут лесорубы и спилят их, скорей всего на дрова. Погорельцев тщательно проверил, на всех ли стоит клеймо, потом спросил начальнически-строго:
– А где от них макушки?
– Сжег. Снес в одну кучу и сжег, - ответил Ярослав.
– Но там были и такие, которые можно было пустить на дрова, - сказал Погорельцев.
– Были.
– Они где?
– На дрова пошли.
– Кому отдал?
– Это уже похоже было на допрос. Ярослав криво усмехнулся. Улыбнулся и Чур.
– Афанасию Васильевичу Рожнову.
– И затем язвительно прибавил: - Деньги он еще не внес. Я напомню ему.
"Что это я, в самом деле? Как глупо", - подумал Погорельцев и не покраснел, а побледнел от неловкости, но неприязнь к Ярославу не проходила. И тогда Погорельцев прибег к своему давнишнему приему, который он уже много лет подряд применял во время ежегодных осенних ревизий, - стал экзаменовать Ярослава: