Лестница к самому себе
Шрифт:
Подошла Мария и взяла меня на руки. Температуры не было, я только свистела при каждом вдохе. Все вернулись с кладбища, отец увидел меня на руках у тети и запаниковал. Он подбежал и испуганно спросил, что случилось. В деревне и врачей толком нет, нашли ветеринара. Тот посмотрел меня и сказал, что надо срочно увозить меня, иначе я могу умереть еще до наступления утра.
– Ой, да пройдет все, ничего страшного, – безразлично сказала мама, положив в рот какую-то закуску, и вернулась к гостям.
В город меня повезла тетя Мария. Всю дорогу мы тряслись в каком-то транспорте, я не помню, как дожила до следующего
Однажды со мной произошел случай. Это случилось летом перед 1 сентября. Каждое воскресенье мои папа и брат ходили в баню. Проснувшись утром, мама отправила меня в магазин за хлебом. Это по одной дороге, что и поход в баню. Я надела сарафан и шлепки на босую ногу и выбежала во двор. Было безлюдно, только дворовая собака Чапа, которую я позвала за собой. Дорога петляла между школой и садиком мамы, затем три пятиэтажных дома и как раз в последнем доме располагался хлебный магазин. Пройдя расстояние до школы, уже возле первого дома ко мне подошел мужчина и остановил.
– Девочка, здравствуй! Ты знаешь, твой папа просил мне передать тебе видеокассету.
– Но мой папа только что с братом проходил по этой дороге в баню, почему вы ему не отдали? – спросила я.
– Они шли в баню и сказали, что ты будешь проходить и надо передать тебе. Пошли, я живу в этом доме на пятом этаже, он указал на следующий дом перед магазином.
Чапа начала немного рычать. Мой мозг работал на полную мощность, я не понимала, что происходит. В голове проносились мысли – «мой отец никогда бы так не сделал», «почему так происходит», «откуда он такой». Я приняла решение и выдала:
– Хорошо, я пойду с вами и возьму видеокассету, только для начала я схожу и куплю хлеба.
– Нет, за хлебом ты сходишь после, – настаивал незнакомец.
– Вы же понимаете, что если я пойду с кассетой в магазин, ее могут отобрать. Я только лишь куплю хлеба, чтоб с кассетой не идти.
Незнакомец все сильнее закипал и переставал мне нравиться.
– Ну, хотите, пойдемте в магазин вместе?
Он молчал и думал, держа меня за плечо.
– Хорошо! Купи хлеб, а я тебя подожду.
Я шла, у меня тряслись коленки, но я старалась идти также медленно и спокойно, и слышала стук своего сердца в ушах. Зайдя в магазин, я видела пару женщин, которые ходили в зале, продавщица уткнулась в какой-то женский журнал. Я не оглядывалась и не смотрела по сторонам. Я протянула бумажную купюру продавщице и смотрела в ее глаза в надежде, что она поймет и произойдет какое-то чудо. Но она бросила мелочь в мою ладошку и поставила буханку хлеба на прилавок. Я положила хлеб в пакет и вздохнула.
Напротив отдела с хлебом был отдел напитков и сладостей. Подойдя, я протянула 10 копеек на стакан томатного сока. Пока пила, я думала. Мне пришла лишь одна мысль: можно убежать с другой стороны магазина через дворы. Я залпом выпила сок, сняла свои шлепки, прижала к себе булку хлеба, вышла на улицу, набрала полную грудь воздуха и помчалась. Господи, как же я боялась, но бежала, не чувствуя ног. В тоннеле я увидела мужчину,
– Что так быстро? – резко спросила она.
– Мама! – выдохнула я громко, задыхаясь от эмоций и перехватившего дыхания. – Ко мне подошел дядька и позвал в свой дом за кассетой для папы.
– Какая кассета? Ничего такого папа не говорил. Ладно, иди, умойся, придет отец, расскажешь ему.
Меня трясло, я зашла в ванную, по-прежнему борясь со страхом. Как жить дальше? Как ходить в магазин? Как я пойду на танцы? Слезы текли ручьем.
Пришел папа, как всегда он был в хорошем настроении. Мама ему все рассказала. Папа был в шоке. Вызвали милицию, повезли меня показать, где это было, мне было дико страшно, мне казалось, этот дядька смотрит на меня из-за дерева. Даже сейчас я пишу, и у меня дрожь по коже. Конечно, мы никого не нашли. Я сидела дома, наверное, неделю. Никаких разговоров родители не проводили. Я стала плохо спать, ночью мне стал сниться один и тот же сон: какие-то линии разных цветов, школьный уличный стадион и я одна, и эти линии то сходятся, то расходятся, что-то похожее на линии, как сигнализация в музеях. Я кричала от сужения этих линий, но мне хотелось всегда досмотреть сон, но не получалось.
Я всегда прощала маму, пока была ребенком, даже когда она прокричала, что лучше бы я сдохла. Но в моей голове постоянно стучала мысль, что она потеряла из-за меня свою маму, и я виновата в ее болезнях и бедах.
Когда заболевала я, мать приходила в бешенство. Летом я всегда мучилась аллергией, и маме было плевать, ее только раздражал моей болезненный вид, она выгоняла меня на раскаленное солнце полоть огород. Детство полностью состояло из домашнего труда: мыть, готовить, стирать, убирать с утра до вечера, изо дня в день. Зато в красивой одежде недостатка не было, только надевать я ее могла по праздникам, а с ними была напряженка. Единственным праздником был поход к матери на работу.
Она всегда меня ругала, не важно, провинилась я в чем-то или нет. Причина могла быть любой. От плохого настроения до разбитой чашки. Мать не стеснялась избивать меня прилюдно. В минуты, когда у нее наступало просветление, и она понимала, что не права, она свойственным ей особым безразличным тоном говорила:
– Ничего страшного.
В такие минуты я забивалась в какой-нибудь угол и рыдала.
Сейчас мама нашла новый повод меня донимать – мои собственные дети.
– Зачем ты столько рожаешь? Будто нам тебя одной мало.
У них уже пять внуков, но только дочь моего брата вызывает у матери улыбку. Папа всегда с ней соглашается, и я даже не знаю, любит он моих детей или вообще не помнит об их существовании.
Мать всегда любила командовать, властный характер позволял на всех ездить и указывать, кому что делать. Иногда папа срывался, не выдерживал давления и мог ее одернуть, но потом вновь все возвращалось на свои места. Со стороны всем почему-то казалось, что у нас идеальная образцовая семья. Как же они ошибались.