Лестница в Эдем
Шрифт:
Точно для того, чтобы разрядить обстановку, у Улиты зазвонил мобильник.
– О, привет Ромасюсик!.. Хоть и третий раз за день говорим, но все равно соскучилась! – пропела ведьма, поднося трубку к уху. – Как кто выиграл? Скажи Прашечке, что, конечно, Буслаев! Правда, его до этого четыре раза зарезали и раз шесть пощадили. Но потом он собрался и всех напрочь напобедюкал!
– Откуда она знает про бой? – удивилась Дафна, когда Улита дала отбой.
– Девчонка не так проста! Лигул не случайно сделал на нее ставку! – заверил ее Арей.
Глава 11
Фактор
Любовь как зрение. Невозможно сфокусировать ее сразу на дальнем предмете и на ближнем, если это не особая, чуждая избирательной низости любовь, которой люди обучаются годами, переламывая эгоистичные рамки плоти.
Ирка была очень раздосадована, когда разбуженная-таки Антигоном выскочила во двор, но Буслаева не застала. Сбегая по лестнице, она представляла себе, какое независимое, чуть скучающее и вместе с тем дружелюбное лицо сделает на улице, а теперь оказалось, что выражение свое она может оставить себе.
– А где… – начала она, озираясь.
– Кто где? – уточнила Гелата, любившая иметь четкую вводную информацию для ответа на вопрос.
– Ну этот… как его там… Буслаев, – сказала Ирка, краснея пятнами.
– Этот-как-его-там уже ушел! И эта-не-помню-точно-как-ее вместе с ним! – пояснила умная Гелата, толчком в бок давая знать своему оруженосцу, что команды скалиться не было.
В тот же день вечером к Ирке прибыла Бэтла, а Гелата отправилась обратно. Бэтла не стала даже подниматься в квартиру.
– А чего я там не видела? – спросила она, зевая.
Валькирия сонного копья удобно угнездилась на скамейке и немедленно начала подкрепляться колбасой и запивать ее кефиром. Когда колбаса и кефир закончились, Бэтла расстелила туристический коврик, забралась в спальный мешок и остаток ночи провела в нем. Ирка очень сомневалась, что из спального мешка дремлющая на боевом посту валькирия сможет метнуть копье, однако решила не лезть с замечаниями.
Бэтла относилась к числу тех людей, которых можно или любить такими, какие они есть, или бесконечно на них раздражаться – за неряшливость, сонливость, «тормознутость» и прочие сопутствующие свойства. Ирка предпочитала любить, тем более что и Бэтла платила ей тем же.
То, как ей хорошо и спокойно было с Бэтлой, валькирия-одиночка смогла познать только в сравнении, когда на следующий вечер сменить Бэтлу явилась Радулга. Нервная, как молодая пантера, Радулга всю ночь металась по площадке с копьем в руках, пугала прохожих и осталась крайне разочарована, что ей так и не случилось никого убить. Ирке же не пришлось поспать и пяти минут, поскольку Радулга отправила ее патрулировать квартал и прочесывать дворы в поисках подозрительных скоплений супротивника.
Когда Радулга отбыла в Москву, Ирка ощутила себя на седьмом небе от счастья. Правда, ей тут же пришлось рухнуть с седьмого неба, когда, услышав за спиной решительное покашливание, она обернулась и увидела Таамаг.
– Правило первое: я не слышу твоего голоса, одиночка! Правило второе: ты исчезаешь, и я сутки
«Тем лучше! Хоть по Питеру поброжу!» – подумала Ирка, не обижаясь.
Уходя, она видела, что Таамаг и ее оруженосец наскоро размялись, надели перчатки-блинчики и с большим чувством принялись выколачивать друг из друга лишние мозги. Оруженосец работал очень четко и серийно, однако под сметающий удар Таамаг предпочитал не попадать – берегся, хотя и весил как молодой бычок и пропорции имел соответствующие.
Ах, Тамарочка-Таамаг! Родиться бы тебе мужчиной! Или стать бы матерью десяти мальчиков, чтобы было кому передать свою мощь и силы! А то ведь силы как пар в паровозном котле – если не дать пару работы и закрутить туго вентиль, разнесут вдребезги и котел, и всю могучую машину.
Ирка шла по Большому проспекту, радостно вбирая в себя через зрачки новый для нее город. Уже стемнело, и только редкая цепочка фонарей тянулась вдоль улицы. Частыми четырехугольниками светились окна. Ветер, этот неразлучный друг-приятель Питера, поддувал ей куртку, забирался в рукава, с любопытством заглядывал в капюшон.
Пару раз рядом задумчиво притормаживали маршрутки, но Ирка махала рукой, чтобы они проезжали. Ей хотелось дойти пешком до Дворцовой площади, хотя она и понимала, что это не близко.
За Иркой тащился Антигон. Наступал в лужи, хлюпал мягким носом и безостановочно ворчал. И город ему был плох, и сквозняки жуткие, и солнце тусклое, и хозяйка такая-сякая. Ирка старалась не прислушиваться и только ускоряла шаг, зная, что на бегу ругаться значительно сложнее. В конце концов, не факт, что если бы у нее самой все родственники были домовыми, кикиморами и русалками, то собственный ее характер был бы многим лучше.
На Антигона Ирка особенно не злилась, понимая, что раздражение – чувство тупиковое и способное воспроизводить само себя до бесконечности. Чем больше надеешься утешиться раздражением, выгнав весь негатив наружу, тем больше нарывает внутренний гнойник, пока однажды человек не превращается в вулкан и не задыхается в собственных ядовитых испарениях. В общем, если хочешь избавиться от прыща – не дави его.
Они дошли уже до середины Большого проспекта, когда внезапно Антигон, не переставая ворчать, стал притормаживать. Ирка удивленно остановилась.
– Что такое? – крикнула она.
– Тихо, хозяйка! – зашипел кикимор, повисая у нее на руке. – Делайте вид, что ничего не происходит! Читайте объявления вот на этом столбе!
– Зачем?
– Сами сейчас поймете! Если оттуда кто-то будет выскакивать – сразу ловите!
– Откуда выскакивать? Из столба?
Кикимор мотнул головой, многозначительно скосил глаза в сторону ближайшей арки, а сам трусцой кинулся обегать дом сбоку. Ирка осталась на месте, послушно разглядывая облеплявшие столб бумажки. Ветер раскачивал вывески, хлопал форточками и снисходительно играл с дорожными знаками. Торопливо шагали замерзшие прохожие – уставшие, деловитые, похожие на наглухо захлопнутые двери.