Лестница в Эдем
Шрифт:
– Зачем она мне? – спросил Меф.
– Хотя бы затем, чтобы расстаться с пальцами на несколько минут позже. Точного удара по руке она, конечно, не выдержит, но от скользящего спасет. Но не расслабляйся! Отшибленная рука или отрубленная – это не принципиально. Любой удар по конечности Гопзий все равно переводит потом в голову или шею, да и по падающему телу попытается рубануть раза два для надежности.
Меф натянуто улыбнулся.
– Умеете вы утешать!
– Ты меня с кем-то перепутал, синьор-помидор. Я никого не утешаю. Я лишь пытаюсь
Меф толкнул входную дверь, и тотчас Питер, притаившийся снаружи, дунул ему в лицо сыростью.
Сегодняшний автомобиль Мамая был простым, черным и неброским. Все строго и по-деловому. Неглупый, как все комиссионеры, бывший хан безошибочно чувствовал, что Арей мало настроен на цирк, а раз так, то лучше не ковырять гвоздиком противопехотную мину.
«Машина для трагических поездок», – подумал Меф, опускаясь на заднее сиденье рядом с Улитой.
Шурша пакетом, ведьма старательно снимала губами колбасу с бутербродов. Опустевший же хлеб складывала стопочкой.
– Вот заготовила с собой! – пояснила она Мефу. – Сижу и думаю: «Если его убьют – мне будет не до еды. Значит, лучше поесть прямо сейчас». Хочешь бутербродик?
– Нет.
– Я знала, что ты так ответишь. Иначе бы не предложила, – удовлетворенно произнесла Улита.
Автомобиль тронулся. Мамай был сам на себя не похож: рулил осторожно и четко, как отличник автошколы на экзамене по вождению. Меф понимал, что ехать недолго, и особенно не расслаблялся. На Дафну, сидевшую у противоположной дверцы и отделенную от него Улитой, он старался не смотреть. Он и без того ощущал, что она огорчена и обеспокоена.
Первоначально предполагалось, что поединок Мефа и Гопзия будет проходить в Тартаре, однако Дафна и Эссиорх неожиданно воспротивились, причем с изумившим Буслаева пылом.
– То, что человек однажды чудом не разбился, выпав из окна, не означает, что он должен превращать чудо в привычку и начинать с этого каждое утро! В Тартар ты не поедешь! – отрезал Эссиорх.
Когда Меф не без смущения заявил Арею, что отказывается биться в Тартаре, тот, к его удивлению, отнесся к этому нормально.
– И где же светлые предлагают тебе скрестить с Гопзием сабельки? Не в Эдеме же? – поинтересовался он.
– Нет.
– Ладно. Переадресуем вопрос руководству. Пусть сами решают! – сказал Арей и отправил к Лигулу курьера.
Джинн с ответом прибыл спустя два дня. Едва он растаял, Дафна и Меф бросились к Арею.
– Узнали? Где?
Мечник помедлил с ответом, после чего неохотно процедил:
– На той площадке в Питере, где мы смотрели, как дерется валькирия… Предложение исходило, разумеется, от малютки Лигула. Вот уж не думал, что ваш Троил пойдет на это! Странная вещь: я могу предугадать любую многоходовую подлость мрака, но действия света для меня все равно останутся загадкой!
– А что сказал Троил? – жадно спросила Дафна.
– Мне
– Что, ни «да», ни «нет»? – растерялась Дафна.
– Точно. Но в данном случае отказ Троила от ответа больше смахивает на согласие, чем на отказ. Так что ставлю голову синьора помидора против шнурков от его же кроссовок, что дуэль будет там, а не где-нибудь еще.
Меф старательно вспомнил площадку, на которой тетя Таамаг давала молодежи уроки рукопашного боя.
– А там место-то есть? Наверняка с Гопзием притащится целая толпа! – сказал он.
Арей тоже так считал.
– Хлеб без зрелищ всухомятку не идет. По дороге на бойню телят принято развлекать веселой музыкой. А что площадка узкая, не беда. Ее расширят. Технические дела предоставь техникам. На твоем месте я больше бы беспокоился, не где сражаться, а как сражаться.
Автомобиль остановился. Мамай, выскочив, предупредительно распахнул дверцу. При этом он незаметно скорчил Мефу такую рожу, что тот понял: если его убьют, рыдания хана будут более чем умеренными.
Меф вышел и озадаченно огляделся. У него даже мелькнуло сомнение, в Питере ли они. Говоря, что площадку расширят «немного», Арей не уточнил масштабов этого «немного». Дома Большого проспекта, прежде назойливо близкие, отодвинулись и едва маячили вдали.
Перед ним простиралась бугристая и болотистая равнина. Кустарник торчал неравномерно, пучками, как щетина на плохо выбритом лице. Во впадинах стояла вода, кое-где подмерзшая и хрустевшая под ногами ледком. Буслаев прикинул, что сражаться тут будет нелегко – особенно тому, кому придется пятиться. Хотя отступающим никогда не бывает легко.
Светлых стражей Меф увидел лишь в одном месте. Плотное кольцо златокрылых окружало небольшую площадку. Все они были настроены решительно. В руках – флейты. Чуть в стороне стоял начальник отряда. Огромный мужчина в движениях был скромен и застенчив, как девушка. В пальцах, которые могли завязать бантиком железнодорожный рельс, он вертел ромашку. Если вспомнить, что в дверь заглядывал уже промороженный и насморочный нос декабря, ромашка была из Эдемского сада.
– О! Наконец-то свет сам взялся за свою охрану! – сказала Дафне Улита. – А то вечная эксплуатация женского труда! Кстати, вон она стоит!
– Кто? – не поняла Дафна.
– Да эксплуатация же!
Дафна повернулась. Недалеко от златокрылых кучкой стояли валькирии.
Таамаг вертела на пальце кистевой эспандер. Радулга, скрестив на груди руки, хмурилась, грустя, что вокруг столько мишеней, а убить толком и некого. Хаара фотографировала цифровиком одну из луж, находя ее символичной, потому что в ней плавал одинокий красный лист. Ее оруженосец Вован, тоже по-своему не чуждый прекрасному, заявил, что будет еще символичнее, если уронить на дно лужи одинокую гильзу.