Лестница в Эдем
Шрифт:
Сама собой вспомнилась история, когда в их старой школе девочка с кем-то поссорилась и выпрыгнула из окна, а директорша устроила «прощание с иллюзиями». Должно быть, сама выпрыгнувшая надеялась, что всем будет ее жалко. Однако Меф особой жалости ни у кого не наблюдал.
Большая часть народу под шумок смоталась домой. Водитель похоронного автобуса деловито распоряжался, как правильно выволакивать гроб. Тот, кого покойная считала своим парнем, курил за школой, изредка выглядывая и проверяя, уехал автобус или не уехал.
Лучшей
Мефу тогда подумалось, что если девчонка видит сейчас свои похороны, то ей ужасно хочется запрыгнуть обратно на подоконник, так все пошло и глупо. Из всех дурацких выходов из положения смерть всегда лидирующий. Мрак это знает и потому очень торопит самоубийц, опасаясь, что они передумают. Еще бы! Даже съеденная вовремя шоколадка уменьшает желание умереть раза в четыре.
Сейчас же Меф и сам находится без пяти минут в похожем положении. Что, если ему не повезет? Чимоданов, конечно, разнюхает все первым и скажет:
– Подчеркиваю: Гопзий чпокнул Буслика!
Мошкин ответит:
– Мефа, да? Это ведь грустно, да? Я почти уверен, что огорчен!
А Ната почешет нос и произнесет:
– Ну что тут скажешь? Всякое бывает.
На похороны же обязательно притащатся Тухломон с Хныком и на правах лучших друзей покойного устроят цирк. Бррр! Даже думать об этом не хочется!
Дверь скрипнула. Меф повернул голову. В комнату, мягко ступая, вкрадчиво вошел Депресняк, покрутился, скрылся, а минуту спустя появилась Дафна.
– А, вот ты где! – бодро сказала она. – И что ты тут делаешь?
Мефодий закрыл лист рукой.
– Да так, ничего.
– Письмо предсмертное пишешь, а эмоции в кучку?
– Откуда ты знаешь? – напрягся Меф.
– Ну я вообще-то твой страж. Есть такая нелегкая работа, – скромно ответила Даф. – Спать-то пойдешь?
Меф ответил, что нет.
– Уверен?
Меф заверил, что уверен.
Даф пожала плечами. Она была слишком умна, чтобы спорить по пустякам. Лучший способ выиграть в споре – не доводить до него. Дошедший до спора как дошедший до ручки. В лучшем случае уйдет с копеечкой, в худшем – без копеечки и с подбитым глазом.
– А я вот отдохну, если не возражаешь. Мой дух едет на слабенькой лошадке моего физического тела. Лошадка устает, и он вынужден давать ей отдых, – сказала она, зевая.
Мефу показалось, что он ослышался.
– Хочешь сказать: тебе меня не жалко? – спросил он недоверчиво.
– Жалко, – честно призналась Даф. – Но жалость бывает разная. Заламывать руки, объясняя песику, что пятиметровое бедро динозавра ему не по зубам, самый неконструктивный вариант.
– А какой
– Попытаться не отдать мраку эйдос, если ты лишишься тела. Спокойной ночи!
Дафна помахала ему рукой, повернулась и вышла. Мефодий же так и остался сидеть перед бесполезным листом бумаги. В глаза прыгнуло: «Если ты это читаешь, значит, мне немного не повезло».
«Кокетство! Глупость и рисовка! Гораздо честнее было бы повеситься на проводе от лампы, написав себе на пузе фломастером: „Я сдох!“ – подумал он с досадой.
Меф скомкал лист и зашвырнул его в угол. Ощущать себя идиотом занятие не самое приятное, но для внутренней самопрофилактики самое что ни на есть полезное.
Дафна вернулась в свою комнату, села за стол и уставилась в книгу. Прошла минута, другая, третья, а она так и не перевернула ни одной страницы. Взгляд рассеянно скользил по полям, изредка случайно цепляясь о строчки.
Депресняку вздумалось вспрыгнуть на стол, пройтись у Дафны перед носом и разлечься на открытой книге. На его исполосованной шрамами морде было написано: «Если хочешь чего-нибудь читать – читай меня!» Этот маленький сгусток эгоизма не мог да и не ставил себе целью понять, что хозяйка не является его сугубой собственностью.
Обычно Дафна за крыло стаскивала кота с книги и, удерживая на коленях, гладила за уцелевшим ухом: знала, что иначе вымогательская рожа запрыгнет опять. Однако сейчас что-то шло не по сценарию. Кота никто не сгонял и не гладил. А затем безо всякого предупреждения что-то капнуло на Депресняка сверху. Кот озадаченно перекатился и следующую каплю поймал уже брюхом.
С диким мявом Депресняк выгнул спину дугой и захлопал крыльями, как молодой петушок, пытающийся взлететь на забор. Адские котики могут вытерпеть каменный град и путешествие внутри артиллерийского снаряда. К одному они только не привыкли – когда на них попадают слезы.
Что-то холодное и довольно тяжелое, задев щеку Мефа, цокнуло о полировку. Меф проснулся, открыл глаза. Он понял, что задремал за тем самым столом, за которым неудачно пытался написать прощальное письмо. Рядом с Мефом стоял Арей, а перед глазами лежало нечто, напоминавшее отрубленную до локтя человеческую руку.
– Что это? – спросил Меф.
– Кольчужная перчатка. Трудно поверить, но рукоять в ней не скользит, не проворачивается, не вырывается!
Меф натянул перчатку. Сгиб кисти и руку до локтя она закрывала надежно. Что было особенно удобно для руки, держащей меч, – пальцев на перчатке не было, а заканчивалась она внешними пластинами, страхующими кисть до средней фаланги пальцев. Помимо всего прочего, хороший кастет для одинокого любителя поздних походов в консерваторию.
– Не беспокойся – сам Гопзий всегда использует перчатку. Здесь препятствий не возникнет, – сказал Арей.