Лестница в небо
Шрифт:
Раф выдохом-стоном согревает скулу Кадзэ и шепчет ему в ухо:
– Люблю тебя.
Тот отвечает совершенно крышесносной мурлыкающей улыбкой, щуря слепой, но такой пронзительный глаз, и до боли сжимает Рафову шею в объятиях.
– Люблю, Рафаэль… наш билет в Рай…
– В Рай… – эхом повторяет Раф и смаргивает пелену с глаз.
До него как-то до странного медленно и ясно доходит мысль, что взрыв уже грохнул, что стены дрожат и крошатся, одеваясь в кружево трещин, а они еще живы.
Они живы в
Их не размазало сразу…
«Пусть Рай обождет чуть-чуть».
Раф не хотел умирать. Он этого не планировал с самого начала, забрав из Доновой лаборатории дистанционную бомбу и направившись сюда.
Он любил жизнь и хотел жить, планируя уничтожение того, кто совершенно точно покоя им никогда не даст.
Он собирался уйти и лишь после этого взорвать к чертям этот оплот идиотской мести и бездумного уродования чужого счастья.
Судьба распорядилась иначе – уже по традиции сунув ему самый поганый билет.
И Раф понял, что лучше уж тогда все это взорвать… все, и себя тоже, потому что позволить Кадзэ умереть без него он просто не мог.
Зачем оставаться тут, если самое дорогое и родное снова утечет сквозь пальцы?
Но раз они все еще живы – может, стоит попробовать выжить и дожить до помощи, а?
«Лео же точно-точно придет, он не сможет не удостовериться, что все вот так вот закончилось. А оно не закончилось, братишка, ты откопаешь этот подвал, вытирая сопли и глаза, а я живой сижу с ухмылкой и жду твою лидерскую скорбную рожу. Я скажу тебе «Чего так долго?», а ты улыбнешься в ответ и вытащишь нас, как котят из проруби».
Раф прижимает к себе Кадзэ и откатывается под стену, судорожно вспоминая, что рассказывал отец о том, как поступать, если тебя накрыло обвалом в канализации.
– Рафаэль, – Кадзэ приподнимается на локтях, мотая головой. – Что ты делаешь?..
– Выживаю. Лежи. Мой карапакс мощнее…
А дальше – оглушающая, как звездопад, боль, ударившая в спину и заставившая рухнуть на локти и придавить всем этим весом Кадзэ тоже.
Раф прикрывает одной рукой его голову, а второй сжимает ладонь, слепо шарящую по груди.
«Сука-судьба! Ну, нельзя же так-то обламывать второй раз за день! То с этой дырой в стене поманила и жопой развернулась, теперь вот выжить дала, чтобы так размазать…»
Он прокусывает губу, чтобы не орать от боли, и приподнимается на трясущихся руках, понимая, что правая, покалеченная, мгновенно подломится снова. В эту минуту Раф больше всего рад тому, что Кадзэ слепой и не видит его лица и происходящего вокруг.
Ври – не хочу, что все у них круто и их непременно спасут.
И верь в этой вранье вместе с ним.
– Рафаэль…
– Лежи. Нас найдут. Воздуха тут на двоих точно хватит, а я придержу плиту, чтоб тебя не придавило.
– А ты? – Кадзэ пробует приподняться, но тело Рафа, впечатавшее его
– А чего я? – тот хмыкает, пряча за этим звуком надсадный стон. – Я подожду с тобой вместе. Торопиться-то нам… некуда… жизнь… вся жизнь у нас впереди…
Плита, что расколола его панцирь, давит еще сильнее, смещаясь все вниз и вниз, и Раф отчетливо понимает, что продержит ее совсем недолго.
И она размажет их, смешав в клубок из черепашьего фарша и костей.
«В одно целое, как мы того оба хотели. Выкуси, Фортуна, и обломись! Все равно все по-моему вышло…»
Что-то уперлось ему в плечо, очень больно выворачивая сустав, и Кадзэ сдвинулся еще на немного.
И на такое же «немного» сдвинулась плита на спине…
– Мой… мой брат…Теперь только мой…
Раф вынырнул в сознание весь, буквально вылетев из не-больного ничто в больное-темное-косо-наклонившееся и искрящее вспышками боли, как стробоскоп. Потому что понял, что это не Кадзэ жив и пытается выбраться из-под придавившей его тяжести. Это Миднайт хочет украсть у него, у Рафа, его Кадзэ!
Эта тварь еще смеет думать о том, чтобы прикасаться к Кадзэ своими погаными, почему-то до сих пор не вырванными Рафом, ручонками.
И смеет раскрывать рот, чтобы пищать «мой»!
«Твой тут только хер! И тот сейчас оторву!»
Раф мысленно рыкнул на себя, запрещая даже думать о чем-то еще, кроме этого, потому что плита придавила его еще на полмиллиметра.
«Еще один такой рывок, и мне сломает хребет. Но пока еще есть миллиметр или два… пока они у меня есть…»
Раф открыл глаза и уставился на Миднайта.
– Это здесь, – Караи подняла голову, указывая взглядом на дыру, из которой вывалилась тогда в канализацию.
Лео прищурился, всматриваясь в обвалившиеся края, и раскрутил кошку.
– Донни, что у вас? – спросил он, швыряя крюк.
Рация коротко трескнула, возвращая сигнал.
– Я нашел спуск под развалины, – прозвучал голос брата. – Лео, тут кто-то был совсем недавно. Он спускался вниз, судя по всему.
– Тогда нам надо торопиться, – Лео нахмурился. – Надеюсь, это не уцелевшие футы. Будьте осторожны с Майки, мы поднимаемся к подвалу.
Кодама подозрительно покосился на Караи и стал быстро карабкаться вверх по веревке.
– Тут есть лаз, – сообщил он, сунув голову в дыру в стене. – Но, кажется, я тут не пролезу.
Лео сердито скрипнул зубами.
– Значит, завалило так сильно.
Кодама соскочил обратно, недовольно буркнув Караи:
– Там только ты и проползешь.
Девушка дернула головой и виновато ссутулилась.
«Дура! А раньше ты не подумала, что им тут не пролезть, если ты едва протиснулась? Влюбленными глазами хлопать горазда, а оценить их габариты…»