Лестница в небо

Серый Шут

Руки сами собой обхватывают голову брата и заставляют «смотреть» себе в глаза.

– Й’оку, Й’оку, слушай, я сам убью крысу, я все-все сделаю сам, только останься со мной. Все как прежде будет, вот увидишь… все-все-все… давай, а? Брат… давай сначала начнем? Ты и я.

Синий глаз с ненормально расширенным зрачком долго-долго остается неподвижным. Так долго, что Мид уже чувствует затылком, как сомнение проламывает упрямство брата, и как с его губ срывается «да»…

– Все-все сделаю, слышишь?

Й’оку перехватывает его пальцы на своих щеках

и едва уловимо сжимает.

– Тогда помоги Рафаэлю выбраться из этого места. Он же здесь, я точно это чувствую.

– Й’оку! – Миднайт с трудом отвалил в сторону здоровенный кусок стены и уставился на гору мелкого кирпичного крошева.

Здание Цитадели при взрыве сложилось чуть в сторону от своего центра, превратив в груду руин главный зал, уничтожив арсенал и лабораторию и засыпав то место, где находились камеры.

Миднайт подполз под балку, шатко державшую сложившиеся стены, и осторожно пробрался чуть дальше, поминутно замирая и вздрагивая от ужаса.

Страх стальными когтями держал за горло, почти не давая дышать, но мысль о том, что он наконец-то найдет старшего брата и заберет его себе, гнала вперед.

Мастер мертв.

Рафаэль мертв.

Никого нет. Теперь-то остались только они двое…

Он отыскал их внезапно, натолкнувшись дрожащей рукой на что-то не бетонное и тихо вскрикнув.

Над головой опасно скрипнуло, и посыпалась мелкая белая пыль. Светлая, даже в этой кромешной темени.

Миднайт включил фонарик, который обычно таскал в подсумке, и направил узкий луч света перед собой…

«Нет!!! Нет! Нет! Нет! Только не это!»

Они лежали у стены обнявшись, придавленные широкой потолочной балкой, засыпанные мелким крошевом колотого кирпича, укрытые, как покрывалом, выкрученными решетками камерных стен.

Одна рука Рафаэля закрывала голову Й’оку, вторая обнимала его ладонь, зажатую между их пластронами у груди. Разбитое лицо красной черепахи покоилось на плече Мидова брата так спокойно и уверенно, словно это было его право… и на нем застыла едва различимая светлая, как солнечный день, улыбка.

Мид дернулся в сторону, неосторожно задел шатко стоявший обломок и уронил его себе на плечо.

На лице его старшего брата, всегда таком спокойном и малоподвижном, тоже была улыбка…

Они были счастливы.

Даже теперь.

«Он же не умел улыбаться. Не дано! Не мог! Как… как это случилось?.. Нет!»

Заливаясь холодным потом от прошившего его ужаса, Миднайт на четвереньках подполз к ним и разомкнул Рафаэлевы руки.

«Нет. Это со мной он счастливым будет. Это не могло случиться вот так… счастье так не случается…»

Голова Й’оку качнулась в пыли, мазнув красным в луче света, когда Мид столкнул с нее чужую ладонь.

«Это не вы – одно целое. Это… это я с ним вдвоем в живых остался… это мой… мой старший брат…»

Не помня себя от страха, который вызвала эта счастливая улыбка Й’оку, Мид захрипел от натуги и потянул брата на себя, стараясь выволочь из-под тела Рафаэля и бетонного блока сразу.

Колко хрустнул роговой слой

панциря, когда балка опасно просела, еще сильнее придавив красную черепаху. Мощный карапакс Рафаэля, сейчас расколотый и выбитый, очевидно, не дал размазать их обоих по полу в момент взрыва, удержав бетон, но уберечь жизнь не смог – только тела.

– Мой… мой брат… – Мид уперся ногой в плечо Рафаэля, стараясь спихнуть его, и потащил Й’оку за руку, содрогаясь от мерзкого скрипа балки по разбитому панцирю. – Теперь только мой…

Холодный пот окатил его внезапной волной ужаса так, что он выронил фонарик, еще не сообразив, что же так его испугало.

Короткий звяк погасил свет, окунув Мида в душную глухую темень. Тесную, жуткую, кромешную, абсолютную.

Навалившуюся пониманием того, что он один под землей, в руинах здания, готовых рухнуть в любую долю секунды сотнями тонн железобетона ему на голову и убить.

И этого мало!

В этой чудовищной темноте, полной пыльной взвеси, забившей глотку до осипшего хрипа вместо крика, вцепившейся в загривок острыми когтями кусков арматуры, так что не шарахнешься прочь, вдруг зажглись глаза…

====== Ступень до неба. ======

О, сколько же он не знал о боли!

Зачем ее столько в мире и зачем у нее столько форм?

И ладно – в общем, он согласен на часть этих форм.

Согласен, честно! Если их будет часть.

Пусть бы болели пробитые Шредером ноги и сломанная рука, пусть бы болели все до самой мелкой ссадины, и даже трещавший хребет. Но только бы не горело внутри жутким ощущением потери и страхом, который он так ненавидел и презирал.

«Черт! Ведь Лео – Бесстрашный. Как он может не бояться потерять. Какого хера я-то боюсь, если вот он не боится?..»

Взвесь разумной Рафовой части, поднятая с самой глубины и задворок сознания, как взбаламученный ил, завихрилась в голове, накреняя черные контуры подвала в боль, как в студеную жижу болота.

Оказывается, он еще жив…

Половина Рафа барахталась на поверхности, вынырнув и не желая обратно на это страшное, холодное, совершенно пустое дно, от которого он никак не мог оттолкнуться все предыдущее время, а вторая – отчаянно тянула его назад, чтобы на той пустой глубине снова прилечь в ничто и не чувствовать… особенно того, как хрустко проседает расколотый карапакс, вминая бетон и хребет в легкие, сердце и кишки, и – самое главное – не ощущать, как в одеревеневших пальцах движется рука Кадзэ, покидая их…

«Боги, я не хочу назад!»

Еще один рывок отчетливее пнул сознание тем, что зажатое под ним тело пытается выбраться.

«Живой…»

Раф отпихнулся от ледяного и не-больного ничего, скручивая муть своего сознание во что-то более тугое и мыслящее.

«Кадзэ живой. Значит, не зря я…»

Грохот взрыва нарастающей волной глушит все звуки и закладывает уши, а тело дрожит сладкими отголосками сумасшедшего, красочного, как карнавал, оргазма.

«Бля, с ним каждый раз как впервые! Интересно, хоть когда-то это перестанет так быть?..»