Летаргия 2. Уснувший мир
Шрифт:
– Пока, собачка, – пискнула Нелли и потрепала Клёпу по голове.
Старик подошёл, подал девочке курточку.
– Вы не боитесь? – Нелли коснулась пуховика, подняла глаза.
Уголок рта у Никанора непроизвольно дёрнулся.
– Чего именно?
– Одиночества. Я жуть как боюсь оставаться одна.
– Я уже много лет один. Привык, – хмыкнул он.
– А их? Их вы не боитесь? – девочка кивнула в сторону окна.
– Их? – повторил старик и сглотнул. Клёпа подняла голову, навострила уши. – В пустом городе всюду мерещатся привидения. Но я в них не верю.
– Это
– Пугаете? – усмехнулся ветеран. – Я на своём веку всякого насмотрелся.
– А как же «новые способности», о которых толковал ваш знакомый учёный?
Старик умолк.
Бэлла цокнула языком:
– Даже не расскажете? Я уже больше месяца обхожусь без сна, а эта девочка слышит шаги, вибрацию и запах пищи за пять километров от себя. К слову, она раньше даже уколов не чувствовала. У неё была врождённая анальгезия 1 . Вы ведь тоже не остались без подарка от Деда Мороза?
1
Анальгезия – врождённая нечувствительность к боли. – Прим. ред.
– Не остался. Но вам это знать ни к чему.
– Вот как? Ну что ж, наверное, это что-то действительно нужное для выживания, раз одинокий старик не желает помощи.
Она быстро накинула разноцветную куртку.
Клёпа лупила хвостом по дверному косяку – гулять, гулять! Дверь перед её носом открылась, впустив порцию морозного воздуха и несколько снежинок, и тут же захлопнулась.
Собака подняла несчастные глаза на хозяина. Он на неё не смотрел. Его дрожащие пальцы никак не могли вставить болт на цепочке в щель на замке. Клёпа заскулила, поскребла лапой дверь.
Старик засопел, опустил руки. Цепочка звякнула и обвисла.
– Хочешь прогуляться, девочка? Мне тоже надоело сидеть в четырёх стенах. Подожди, только посуду помою.
Он постоял у раковины, доставая из груды посуды тарелку за тарелкой и подставляя под струю воды, руки быстро замёрзли, а потом кран издал хлюпающие звуки и из него только капнуло пару капель. Старик поковырялся в нём пальцем, как будто это могло помочь, крякнул и вытер о полотенце мыльные руки.
Клёпа звонко тявкнула, подняла голову.
Он обернулся, посмотрел на плащ, перекинутый через спинку стула.
– Теперь тебе даже поводок не нужен, правда? Сейчас-сейчас…
Клёпа скрипуче зевнула, усердно заболтала хвостом. Хозяин шагнул к плащу, и в этот миг в глубине кофейни за дверью в складское помещение что-то звякнуло.
Собака прижала уши, низко зарычала.
– Ничего такого, – прошептал Никанор. – Не бойся. Просто мышь или крыса. Ничего такого.
Тух-тух. Два мягких шажка, и тишина. Волосы у старика на руках поднялись дыбом. Он поглядел на собаку – собака на него. С невиданной для хромого человека скоростью доковылял он до плаща и трости, вернулся к выходу, замер.
На него кто-то смотрел в упор. Буравил спину полумёртвым взглядом.
Старик медленно поднял руку и с благодарностью, почти с нежностью коснулся замка, на который не сумел накинуть цепочку полминуты назад, потянул на себя ручку. Дверь отворялась тяжело и долго – так, что даже не звякнул колокольчик, только язычок глухо стукнулся о медь.
Тух-тух-тух – зашуршали жуткие шажки за спиной. В проём скользнула Клёпа, за ней протиснулся Никанор, как осьминог, вылезающий из щели в пещере.
Холодный порыв уличного ветра осыпал его снежной манной, и белые хлопья тут же растаяли на горячем лице. Дверь захлопнулась, щёлкнул замок.
Никанор Степанович стоял, прижавшись спиной к узкой перемычке между витриной и дверью. Уговаривал себя повернуться – и не мог. Чувствовал: тот, кто прятался за его спиной, стоит у окна. На запястье блеснули командирские часы. Старик чуть согнул руку – в зеркальном кружочке отразилась непогашенная лампа, мелькнули разноцветные корешки книг на полке, стул в вязаном чехле, бледное лицо с сеточкой лиловых вен.
Он вздрогнул, уронил руку, закрыл глаза. Кто оно? Чего хочет? Зачем пробралось в кофейню? И главное, почему тут же не напало на него?
Улица завертелась перед глазами, к горлу подступил комок. Пальцы онемели, никак не могли нащупать трость. Сначала он решил, что это от страха, потом ощутил чудовищную слабость, как будто он целый день трудился у станка. Силы таяли, кружились в водовороте и утекали в сливное отверстие – чёрную дыру, поглощались существом за стеклянной витриной. Хрусть! Подогнулись колени.
Горячий мокрый язык лизал щёки и лоб. Пахло псиной. Никанор поднял тяжёлую голову, разлепил веки, отстранил от себя Клёпу, которая никак не унималась. Стёр с циферблата налипший снег и снова поглядел в отражение на циферблате. Край радиаторной батареи, корзинка с искусственными цветами, полка с книгами – лица он не увидел, набрался смелости и осторожно выглянул из-за стены.
В уютном свете кофейни фигура жуткого существа ничем не отличалась от человеческой. Если бы не сиявшие лиловым флуоресцентным светом ниточки вен на шее и лице, Никанор Степанович принял бы незваную гостью за женщину пятидесяти лет. Да это и была женщина, в костюме кассира из супермаркета, только двигалась она как-то странно – то порывисто, то плавно, – как марионетка. Лицо её почти ничего не выражало, глаза поблёскивали, вращаясь в орбитах, искали что-то на столе.
Как бы между прочим жуткая особа раскладывала разбросанные вещи, оставленные стариком в каком-то своём, шизофренически чётком порядке. Наткнувшись на небольшой тёмный предмет, она неумело потыкала по кнопкам, и из недр кофейни донёсся приглушённый голос:
«Привет всем. Говорит Ибрагим Беркутов. Эколог, учёный-энтузиаст и просто замечательный человек…»
Клёпа истерично залаяла. Старик шикнул на собаку, сжался. Существо в костюме кассира дёрнулось, выпучило глаза, бросилось к чёрному ходу.