«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

Лазарев Олег Васильевич

Большой переполох вызвал случай, происшедший на одной из генеральных тренировок. Парадную колонну боевых машин возглавлял сам командующий ВВС МВО генерал Василий Сталин. Летел он на флагманском четырехмоторном ТУ-4. После пролета Тушинского аэродрома он дал по радио какую-то команду, сопровождая ее своим позывным – Сокол. Как только он произнес это слово, вслед за ним все отлично услышали другое – «дурак». После этого наступило гробовое молчание, и только спустя несколько минут послышались обычные команды, раздававшиеся менее громко.

Сразу после посадки у всех участников тренировки потребовали объяснительные, в которых мы должны были написать, кто и чем занимался в тот момент, когда

было произнесено оскорбительное слово. Но главное – в ней требовалось написать, кого каждый из нас подозревает. В течение нескольких дней представители особого отдела не давали нам покоя. Чем все кончилось, неизвестно. Скорее всего, шутник не нашелся. Сам по себе случай, конечно, был неслыханным. Цель, которую он преследовал, была понятна любому. Будь сын вождя умнее, возможно, и не прозвучало бы такое словцо в эфире.

Незадолго до этого во время пролета над Тушинским аэродромом на реактивном истребителе разбился полковник Иванов. В связи с этим В. Сталин решил провести разбор летного происшествия со всеми ведущими групп и участниками одиночного пилотажа в День Воздушного флота. Провести его решили в одном из ангаров Тушинского аэродрома. Помимо участников парада на разбор прибыли все Главные конструкторы, директора заводов, летчики-испытатели, всевозможные начальники и руководители МО, МВД, КГБ и прочих ведомств и организаций. По фотографиям и кадрам кинохроники я узнал наиболее известных: Яковлева, Лавочкина, Ильюшина, Туполева, Коккинаки и некоторых других. Время начала разбора уже давно прошло, а он все не начинался – отсутствовал сам Сталин. Прибывшие с минуты на минуту ждут прибытия командующего, а его все нет.

Наконец откуда-то со стороны входа в ангар послышалось: «Прибыл». Затем услышали команду начальника штаба ВВС генерала Простосердова: «Всем выйти на летное поле». Выйдя из ангара, мы увидели большую группу генералов. Все они посматривали на одного неказистого на вид небольшого роста генерала с рыжеватыми волосами, державшегося немного в сторонке. По тому, как они смотрели на него, я понял, что это и есть командующий. Мне было известно, насколько он влиятелен в военных авиационных кругах. От того, как он настроен, зависела их служебная карьера и даже судьба. У него была неограниченная власть в стране отца-диктатора. О Василии я уже много слышал, но ни разу не видел, поэтому было интересно взглянуть на него.

Помимо невзрачной фигуры, бросались в глаза очень тонкие ноги. Может быть, они не казались бы такими тонкими, если бы не генеральские лампасы на бриджах. Именно лампасы подчеркивали тонкость ног. Если бы в бриджи были вшиты не лампасы, а простой кант, ноги не выглядели бы так некрасиво. По-другому бы смотрелись отлично сшитые по ноге хромовые сапоги. Наверняка так же думали все, кто видел командующего вблизи, и редко у кого из них не появлялась сдержанная улыбка, но при этом каждый старался как можно быстрее избавиться от нее.

Разбора, как такового, фактически не было. Командующий напомнил о недавней гибели полковника Иванова, нисколько не касаясь причины катастрофы. Единственное, на что он обратил внимание всех присутствующих, так это на то, что на аэродроме находится правительственная трибуна, где будет сидеть товарищ Сталин, и, чтобы не произошло какой-нибудь неприятности, группам пролетающих самолетов близко к трибуне подходить не следует. Затем он вышел на летное поле и, показывая на видневшийся вдали шпиль церквушки, сказал: «Чтобы лучше выдержать направление полета и не быть над головами правительства, ведущим держать направление вот на этот ориентир – шпиль церкви. В сторону от нее не отклоняться. Это всем понятно? Будут ли у кого вопросы?» Вопросов не было.

На этом совещание закончилось. Можно

представить себе, как восприняли этот так называемый «разбор» те, кого указания командующего абсолютно не касались. Вероятно, они были приглашены теми, кто и понятия не имел, о чем на этом «разборе» будет говорить командующий. Сделано это было для перестраховки. Пригласили на него всех, кто в какой-то степени имел отношение к самолетам, принимавшим участие в авиационном празднике.

Воздушный парад в Тушине прошел хорошо. Помимо пролета боевых машин, в парадной колонне продемонстрировали свое мастерство пилотажники на реактивных Як-15. Одиночно летал полковник Полунин. Гвоздем программы стал групповой пилотаж пятерки самолетов Як-15 вокруг оси ведущего генерала Савицкого. Подобного на реактивных самолетах в то время в мире еще никто не делал. Я знал, что такой пилотаж готовится, очень хотелось посмотреть его, но, к сожалению, увидеть так и не пришлось. Своим ребятам я сказал, что генерала этого знал еще по фронту с 44-го года, и мне было хорошо известно о его высоком летном мастерстве. Я со своей девяткой в составе полковой колонны прошел отлично, без замечаний.

Вечером многие участники парада были приглашены на концерт в Колонный зал Дома союзов. Концертом остались довольны. Бросалось в глаза своеобразное поведение известного певца Козловского. После каждой исполненной вещи он подходил к краю сцены и, наклонившись в сторону сидящего в первом ряду Василия Сталина, спрашивал у него: «Товарищ командующий, что вам еще исполнить?» Сталин на это отвечал: «Смотри сам, ты лучше знаешь, какая вещь тебе больше нравится!» В этот момент шумок в зале обычно стихал – всех интересовало, что скажет Сталин. Все великолепно понимали: не будь командующий сыном вождя, наверняка Козловский не вел бы себя так заискивающе.

Служба под Москвой. Малино

После парада назад в Туношное полк не вернулся, а перелетел на аэродром Малино. Одновременно с нашим прилетом на станцию Сотниково прибыл эшелон с нашими семьями. Прибыть-то прибыли, а селить их негде. Поэтому весь полк временно разместили в одной солдатской казарме. Можно себе представить, что там творилось: дети от грудного до школьного возраста, крики, плач, беспрерывный галдеж, почти не утихавший и ночью. Вещи под кроватью. Она являлась одновременно кроватью, столом, стулом и местом для приготовления пищи. В общем, была вокзальная обстановка с той лишь разницей, что не отправлялись поезда.

Самыми трудными были первые дни. По мере нахождения частных квартир семьи разъезжались. Будучи занят служебными делами, я имел очень ограниченное время на поиск квартиры. Все близлежащие успели расхватать. Фактически мне досталось то, что осталось. Сначала комната показалась сносной. Но вскоре я понял, что жить в ней практически невозможно. Хозяин любил выпить, жена отбывала наказание в лагерях за спекуляцию еще со времен войны, все дети – воры.

Поздней осенью привезли финские деревянные домики, рассчитанные на две семьи. Для всех оставшихся без жилья их не хватало, а главное, они были разукомплектованы, и собрать их в течение всей зимы не смогли. Только в конце апреля мне удалось перебраться в одну из комнат такого домика, но и здесь нам не очень повезло. Квартира была нормальной, а вот соседи не очень. Хоть они и портили настроение, но жить на новом месте было намного лучше, чем на прежней квартире, правда, не обошлось без воровства и здесь. Тащили солдаты в основном теплое летное обмундирование. К сожалению, такие позорные факты в армии были не редкостью. Не избавилась она от этого, насколько известно, и до сего времени. О нашем быте я рассказал специально, чтобы показать, в каких условиях шла моя служба в тот период.