Летчик Мишка Волдырь
Шрифт:
Тоже завзятый был охотник Мишка Волдырь. Он специальность имел — на птиц охотиться. Все другое пропади-пропадом, а птицы нет. Еще дома, при отце, бывало, к корзине веревку привяжет, под край корзинки подставит колышек, и ждет синичек. Раз так целое лето ловил, одну синичку поймал, и та улетела.
А тут привалило ему счастье.
Бродил он по берегу, собирал ракушки; ракушки на море разные: белые, желтые, лиловые. Шел, уставившись в песок, а как глаза поднял — у самой воды стайка диких гусей. Перо в перо, —
Идут вдоль берега, поклевывают рыбешку, что за ночь выбросило волнами.
Сердце у Мишки как екнет!
Лег на пузо, камень в руку, ползет.
«Видно, тихо я ползу — не слышат гуси», — радуется Мишка.
Шагов двадцать до гусей, не более.
Мишка едва шевелится, почти застыл; хлоп, хлоп, хлоп — снялись гуси с места, шагов на двадцать отбежали.
«Поторопился я некстати, — думает Мишка, — лучше я круг сделаю, из-за камня к ним подберусь».
Ползет Мишка, ползет, из-за камня выполз, хлоп, хлоп, хлоп, шагов на двадцать отбежали гуси.
«Неужто же я к ним не сумею подкрасться?»
Мишка к ним, они от него, Мишка к ним, они от него.
Схватил Мишка горстку камней, побежал в открытую.
Хлоп, хлоп, хлоп, поднялись гуси, полетели, сели на воду.
«Хоть бы одного подшибить!» — тосковал Мишка.
Камень за камнем, все впустую, — плывут гуси, плывут, уходит Мишкино счастье.
Уж и камнем не достать.
Сел Мишка, пригорюнился.
Вдруг баба.
— Ах ты, такой сякой, куда ты моих гусей загнал!
Лицо красное, концы платка — по ветру, в руке хворостина.
Стеганула Мишку по загривку, — хворостина — надвое.
— Пропали мои птичушки! Разве, к лодочникам побежать!
Подобрала баба подол, пустилась к рыбакам.
А охотничек — тягу, рад, что ноги унес.
Всего лучше охота была у Ерзунова.
Лопоухий парнишка, Корненко, решил ребят напугать. Спрятался он вечером под кустом, притаился, стал ждать, чтобы кто-нибудь подошел к кусту.
Как на счастье, вышли из дому Ерзунов с Гороховым половить светлячков. На Кавказе светлячки — летучие, чуть стемнеет — начинают летать с дерева на дерево, с ветки на ветку— будто ветер носит по темноте огненные снежинки.
Корненко подпустил ребят к самому кусту, а там как завоет.
— У-ух-уху-ху-у!
— Шакал! — шарахнулся в сторону Гундосый.
А Ерзунов в куст руку сунул, ухватил Корненку за вихры, и ну нахлестывать.
— Ах ты, шакалка проклятая! Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Бей шакалку! — завопил он на весь сад. — Ребя, я шакалку поймал!
Корненко струсил насмерть.
— Я — голосит, — не шакал! Мишка, кащей проклятый. пусти! Я не шакал! Я — Корненко!
— То-то! Так бы сразу сказал, — засмеялся Ерзунов. — Ведь я тебя мог до смерти убить.
Вот какие охоты бывают на свете.
XVIII.
На море поднимались волны. Ветер крепчал, белые гребешки выбегали все дальше на берег, прилизывая песок и брызжа пеной. Сразу стало шумно, зашуршали камни, и в воздухе запахло соленым.
— Вылазь из воды, ребята, уже дома наверно пообедали! — крикнул Морской Комитет — Мишка Волдырь, натягивая трусики.
Тонкое полотно сразу промокло, прилипло, Мишке стало холодней прежнего, и он застучал зубами.
В стороне, шагах в двадцати, Верка Хвалебова и Фрося выскочили из воды и быстро стали одеваться.
— Черти! Век будут киснуть! Шурка, Александров, Костя, — выходи! Что там около тебя плавает, Пискля?
— Где? — оглянулся Корненко.
— Вон, справа, — да нет, нет, дальше!
— Бутылка!
— Кидай сюда, я ее камнями! — крикнул Щурка, вылезая на берег.
— Да нет, она запечатанная! — ответил Корненко; он уже ухватил бутылку и плыл к берегу.
— Ну, и фиг с ней, что запечатанная!
— В ней что то есть!
Все ребята повылезали на берег, сгрудились вокруг Корненки.
— Дай посмотреть!
— Она из-под квасу!
— Иди ты! Не толкайся!
— Пусти!
— Там бумага, трубкой свернута!
— Отбей горлышко!
— Дай, я отобью!
Шурка выхватил у Корненки бутылку и стукнул по горлышку камнем.
Стеклышки звякнули, Шурка выхватил из осколков листок бумаги, скатанный в трубку, — желтый, истлевший, плесневый.
— Что-то написано.
У Шурки захватило дух.
— Дай сюда!
— Порвешь!
— Читай, Волдырь!
Волдырь крепко держал листок. Шурка, Ленька, Александров, Костя и Корненко стиснули его со всех сторон.
— Наверно, с утопленника!
— Кораблекрушение, — уверенно сказал Костя.
— Здесь не прочтешь. Каракули, и почти букв не видно — выцвели. А вот ясно:
«…Меня взяли в плен турки… кто найдет — выкупите… по Новороссийскому… на 27 версте под грушей с отломанной…»
— Не пойму!
— Веткой!
— Нет, с отломанной верхушкой.
— Верно, верно, с отломанной верхушкой!
«…в ста шагах от верстового столба зарыта…»
— Тут совсем пятно. Больше не видно. Сгнила бумага.
У Мишки дрожали руки.
Все молчали.
— Дай мне посмотреть, — сказал Ленька. — Нет, больше ничего не видно. Ребята, я понял! По Новороссийскому шоссе! Это от нас десять верст!
Ребята оцепенели.
— Правда!
— Конечно!