Лети на свет
Шрифт:
По тому, как болезненно он поморщился, я поняла, что попала в самое уязвимое место. Выставка! Шанс всей его жизни! Вот так разом стать из весьма известного в узких российских кругах гения — мировой знаменитостью. Выставка в «Данишхолл» и целых полчаса в телешоу для снобов — это совершенно новый уровень славы и, что немаловажно, денег.
— Ты не можешь бросить меня сейчас, Лизонька. Я же без тебя, как без рук! Лизочек, давай вечером поговорим… — панически бормотал Киса, бочком пробираясь к шкафу. — Мы же семья, я же люблю тебя, маленькая моя… ну где же эта рубашка… Лиза!
— Развод,
Между прочим, я имела полное право потребовать все тридцать — разницу между обычной ценой за картины Кисы и той, что я сумела вытрясти с леди Даниш. Да-да, без моих сладких песен о его гениальности и, что немаловажно, изумительной эксцентричности и самобытном антураже черта с два бы эта снобская стерва обратила внимание на еще одного дикого русского художника. А так она нашла для себя новое развлечение, почти медведя с балалайкой.
— Лиза?! — глаза Кисы сделались круглыми, и в них замелькали значки доллара, как в мультиках. — Зачем тебе отдельный номер?
— По разводу и гонорару возражений нет? Отлично. Три минуты до выхода. Если ты согласен, то к леди Камилле я еду с тобой.
— Три минуты! О боже! Лиза! А-а!
От шока Киса уронил на себя вешалки с рубашками, а себя — на пол, и стукнулся копчиком о все тот же бортик кровати. Он заорал, а я подумала: есть в этом мире справедливость!
— Элизабет?! — тут же послышалось из-за двери.
— Все в порядке, Нэнси! Поль очень волнуется, но будет готов вовремя.
— Помоги мне, Лизонька, скорее! О черт! Моя рубашка!..
— Вот твоя рубашка. — Я выдернула из кучи, под которой барахтался Киса, нужный предмет.
— Ты моя умница… да убери ж ты это все!
Я едва не дернулась по привычке сгребать вывалившиеся вещи обратно в шкаф, но вовремя себя остановила.
— Ты согласен с моими условиями, Одоевский?
— Некогда, Лизонька, некогда, одевайся скорее! Где же мои брюки… да не эти…
— Ладно. Раз не согласен, то все сам.
Я демонстративно отошла к стоящему у окна стулу и уселась на него, сложив руки на груди.
— Что за!.. Лиза! Черт, Лизонька! Время! Лизочек, вечером поговорим… надо бежать, нас люди ждут! Что подумает леди Камилла? Ты же не хочешь выглядеть дурочкой, Лиза!
Если он ждал, что я подскочу и брошусь его обслуживать, чтобы выглядеть хорошей девочкой, он ошибся. Да что там ошибся. У Кисы явно случился разрыв шаблона. Это же всегда срабатывало! А тут вдруг — облом. Я прямо услышала, как шестеренки в его голове заскрипели в попытке перестроиться и найти новую, действенную линию поведения.
— Полминуты до твоего выхода, Киса.
— Не называй меня так! Я ненавижу, когда ты зовешь меня Кисой! — снова взъярился он, но тут же угас и растерянно застыл перед шкафом. — Что мне надеть?
Как дитя малое, честное слово. Талантливое, избалованное, капризное, эгоистичное, хитрожопое и неприспособленное к жизни дитя. Какой же я была дурой, когда приняла его за мужчину и вышла за него замуж!
— Сходи в душ, а потом надень розовые брюки, клетчатый пиджак и галстук с павлинами.
— Зачем с павлинами? Он дурацкий!
— Именно
— Хорошо-хорошо, я надену… я согласен! Это шантаж, Лиза, так нельзя! Но я согласен на все!
— Двадцать тысяч, — напомнила я Кисе, чувствуя себя стервой и хапугой, достойной Черкизона, и едва не сгорая от стыда. — И если ты меня хоть пальцем тронешь, получишь скандал на всю Европу. Мисс Бринкс об этом позаботится.
Чтобы не отступить в последний момент и не сыграть в типично русскую жалостливую дуру, пришлось напомнить и себе, что при разводе я не получу ни гроша, мне будет негде жить и работы у меня тоже нет. Ведь то, что я уже четыре года при Кисе и домработница, и администратор, и пиар-менеджер — это же не работа. Это «долг хорошей жены», который, как известно, не оплачивается.
— Хорошо, Лизонька, я согласен, ну одевайся же скорее! Мы опаздываем!
Уф, слава зайцам, хоть что-то я для себя отстояла. Теперь дело за малым — напомнить сходящему с ума Кисе про душ, вдеть линзы и одеться за тридцать секунд. Хорошо хоть краситься не надо, перед шоу с нами будут работать стилисты. И выскочить из номера, лучезарно улыбаясь Нэнси:
— Дорогая, прости-прости, мы так рады! Мы так волнуемся! Сама леди Камилла, ах! Это грандиозно!
Нэнси поначалу смотрела на мое личное шоу с подозрением, но когда я игриво шлепнула свеженького и благоухающего модным парфюмом Кису по заднице, чуть успокоилась. Нэнси, с ее продвинуто-феминистическими взглядами, явно хотелось спасти меня от мужа-чудовища и сделать на этом отличный рекламный материал. Для галереи рекламный, а для русского художника — убийственный. И что немаловажно, Киса тоже это прекрасно осознавал. Поэтому — был лапонькой. Прямо кисонькой. Вот прямо все утро, пока ехали в студию, пока нас гримировали для телекамеры и параллельно Ненси давала указания, где сидеть и куда смотреть, а главное — что говорить леди Камилле.
Киса улыбался, кивал и делал дыхательную гимнастику, временно забыв обо всем, кроме своей блистательной карьеры. Ну и леди Камиллы, воплощенного совершенства. Которое я уже тихо, но от всего сердца ненавидела.
Потому что когда она вошла в студию (за пять минут до эфира), я особенно остро почувствовала собственную неуклюжесть и в очередной раз осознала, что Киса прав. Мне никогда не стать истинной леди, примерно как не стать настоящей барыней или царицей Савской.
— Миледи, — бросилась к повелительнице Нэнси, разом забыв о каких-то русских. — Все готово!
А Ипполит Геннадьевич подкрался к ней, как кот на охоте. Были бы усы — их бы подкрутил. И заворковал, заворковал!
— А, Поль, — не обращая внимания ни на Нэнси, ни на полдесятка присутствующих в студии людей, протянула ему руку для поцелуя миледи. — Я надеюсь, вы готовы к вашему звездному часу.
Что именно ответил Киса, я не расслышала, а миледи не поняла, ведь он говорил исключительно по-русски. Но это было совершенно неважно. Потому что моя рука уже потянулась к ближайшей открытой баночке пудры. О, как прекрасно пудра с блестками будет смотреться на его чертовом клетчатом пиджаке и его чертовой сиреневой рубашечке!