Лети, перышко!
Шрифт:
– Ну чего молчишь? Ты руку поранила, что ли?
Прятать ладонь было бессмысленно. Все равно же сознаваться. Алена протянула отломанную птичку.
– Я… ставню сломала… Думала закрыть, и потянула не за ручку, а мимо… ну и вот… оторвала…
Слезы все-таки хлынули. Девушка поспешно размазала их рукавом. Елисей недоверчиво посмотрел на нее, ожидая продолжения.
– Ну оторвала, дальше-то что? – в недоумении спросил он наконец.
– Как «что»? – кривила губы рыдающая Алена. – Это же… резьба… древняя! Музейная! Ей лет сколько!
– И ты по этой птичке так убиваешься и на зов не отвечаешь? Ох ты, горюшко… Ну ладно, не рыдай, давай ее сюда, я на днях новую сделаю.
Алена не поверила своим ушам.
– К-к-как это – на днях новую? Ты сможешь такую сделать?!
– Ален, мне очень жаль тебя разочаровывать, – серьезным тоном проговорил Елисей, – но вот этой древней музейной резьбе лет семь, и сделал ее я. Если тебя это утешит, то первоначальная, того века, о котором вы на экскурсиях рассказываете, была точно такая же. Я ее сам видел. Так что прекращай оплакивания и спускайся чай пить, я мороженое из магазина привез.
Через несколько дней птички на ставнях были в полном порядке – и не отличишь, которая новая, которая старая.
Еще Елисей привозил иногда родниковую воду. Вода в Брусвянке, была, конечно, – и колодезная, и даже водопроводная, но родниковая из леса казалась особенной. Алена ее звала «живой водой», чем вызывала неизменный приступ веселья у Елисея и немного грустную – да нет, показалось, наверно! – улыбку Яны Владимировны. Иногда «Леший» брал Алену с собой, и она сама зачерпывала ковшичком ледяную прозрачную воду. По дороге он рассказывал что-нибудь интересное про лес и про людей, которые в этот лес приходят – всегда почему-то выходило смешно.
Алена любила эти прогулки. Ей нравилось бродить, ни о чем не думая, по нарядному и щедрому осеннему лесу, смотреть, как бегут облака над вершинами елей, отражаясь в бурых от торфа лесных канавках. Иногда лес наполнялся курлыканьем пролетающего журавлиного клина. Алена, запрокинув голову, наблюдала за его полетом и думала, что журавли в небе – это прекрасное зрелище.
* * *
Осенний лес становился все краше. Среди величавого ельника то тут, то там вспыхивали рыже-багряные осинки и сочно-желтые, как дыни, березы. Они перешептывались на ветру, время от времени роняя на темно-зеленый мох нарядные листья.
Алена сидела на крыльце, кинув на ступеньку теплый вязаный плед, и с наслаждением обкусывала нарядное полосатое яблоко из огорода при тереме. Это было, по выражению Яны Владимировны, время «неспешного созерцания», когда полагалось закончить или отложить все дела, все беспокойные мысли и ощутить плавное течение жизни: слушать, как падают листья и перекликаются птицы, дышать полной грудью, различая запахи осенних трав и дымка, тянущегося из трубы, ощущать пальцами чуть нагретое последним солнцем деревянное крыльцо, смотреть на яркие краски рябины у забора…
Иногда, правда, Алене казалось, что она как-то уж
Взять вот хоть этот плед. Плед валялся на вязанке поленьев, убранных на крытое крыльцо от дождя. У него был вид вещи, кинутой второпях на первое попавшееся место, да и позабытой там. Разве что Василиса приходила на нем полежать. Алена стала брать этот плед для своих созерцательных посиделок, и каждый раз ей казалось, будто она его уже где-то видела. С одной стороны – ну мало ли одинаковых пледов может быть в разных домах? Даже если ей где-то попадался такой же – что в этом странного? И все-таки каждый раз при взгляде на него тревожно билась какая-то мысль, точно птица в клетке.
Ну да и ладно. Это все не ее, Аленино, дело. А стоит подумать о своих делах.
Сентябрь-то уже за середину перевалил. Хорошо бы сходить, посмотреть Лазоревку, полюбоваться на знаменитые бирюзовые озера, пока дожди не пошли и листья все не облетели. Грибы собрать, какие остались, да и брусника еще не отошла… Вот только одной в незнакомые места идти было боязно. Три километра – вроде не так чтобы далеко, а все же и не в соседнем дворе, да еще лесом. Заплутает, так ее саму искать потом придется. Попросить, что ли, нарисовать план? Вернется смотрительница, и надо будет ее спросить.
Яна Владимировна, порядочно поднатаскав Аленку по части музея, повадилась куда-то уходить. За порог вышла – и все, ищи-свищи ее… К соседке, что ль, сворачивала, которая как раз напротив живет?
Девушка доела яблоко вместе с огрызком и поднялась с крыльца. Ей вдруг захотелось сплести яркий осенний венок, как в детстве. Рябину трогать было не велено, но где-то тут растет, кажется, клен? Алена собрала охапку огненных листьев и принялась плести.
За этим занятием и застал ее Елисей, внезапно постучавший в калитку. Он тащил какой-то ящик.
– Ой… Привет!
– Привет.
– А Яны Владимировны нет, вышла опять куда-то…
– Ну, вышла так вышла…
Елисей сгрузил ящик у порога.
– Вот, консервов решил по дороге закинуть… А ты отдыхаешь? Мешаю тебе?
– Нет, конечно! – Алена мотнула головой так сильно, что русый хвост – не плести же изо дня в день косы! – задорно метнулся вправо-влево. – Садись. Или чаю сделать?
– Да сиди, я уж сколько-то проживу без чая, – усмехнулся гость. Уселся на ступеньку пониже, погладил подошедшую кошку, и та залезла к нему на колени.