Лети, светлячок

Ханна Кристин

Музыка – наша с ней музыка – живительным эликсиром потекла по моим венам, постепенно заполняя меня. Ни о чем не думая, я раскачиваюсь под музыку. Надо бы улыбнуться, но моя тоска вновь подняла голову. Я ловлю на себе взгляды окружающих. Они словно осуждают меня, как будто я веду себя неподобающим образом. Но эти люди ее не знали. А мы с ней лучшие подруги. Музыка – наша музыка – возвращает мне Кейти. Слова так не умеют.

– Кейти, – пробормотала я, точно она рядом, и те, кто это слышал, отшатнулись от меня.

Да и

плевать мне на них. Обернувшись, я увидела ее.

Кейт.

Я остановилась перед одной из фотографий. Кейти и я, совсем юные, обнимаемся, смеемся. Когда сделали этот снимок, я не помню, но, судя по моей стрижке, как у Рейчел из «Друзей», жилетке и брюкам «карго», это девяностые.

Горе подставило мне подножку, и я, рухнув на колени, разрыдалась. Я сдерживала слезы весь день, и теперь они рвались наружу – громко, неистово. Песня стихла, и началась следующая – Journey с их «Продолжай верить».

Сколько я так простояла? Вечность.

В конце концов кто-то мягко положил руку мне на плечо. Я подняла голову и сквозь слезы разглядела Марджи. В ее глазах была такая нежность, что я снова разревелась.

– Пойдем-ка. – Она помогла мне подняться и отвела сперва на кухню, где женщины мыли посуду, а оттуда – в тихую ванную.

Мы с Марджи цеплялись друг за дружку, но молчали. Человек, которого мы любили, покинул нас.

Ее больше нет.

Внезапно усталость переросла в нечто иное – в полное истощение. Я почувствовала, как увядаю, будто тюльпан. Тушь разъедала глаза, а из-за слез все вокруг окутывала пелена. Я положила руку на плечо Марджи. Как же бедняжка похудела и ссохлась!

Следом за Марджи я вышла из полутемной ванной и вернулась в гостиную, хоть и понимала, что находиться здесь не смогу. К собственному стыду, я не сдержала данное Кейт слово. У меня не получится устроить праздник в ее честь. Я всю жизнь притворялась, будто все хорошо-отлично-чудесно, а вот сейчас никак не получится. Уж слишком мало времени пока прошло.

Я и глазом моргнуть не успела, как вдруг наступило утро. Даже еще не открыв глаза, я уже падала в пропасть. Кейт больше нет.

Я громко зарыдала. Значит, дальше моя жизнь превратится в постоянное осознание утраты?

Выбираясь из постели, я ощутила надвигающуюся головную боль. Она подползала к глазам, пульсировала в них. Слезы вновь убаюкали меня. Эту привычку я завела в детстве, и теперь горе воскресило ее. Она напоминала мне о том, какая я ранимая, и пусть осознавать это для меня оскорбительно, но где взять силы бороться с собой?

Спальня тоже словно чья-то чужая. За последние пять месяцев я почти не бывала дома. В июне, узнав о болезни Кейт, я в одну секунду поменяла жизнь, бросила все – успешное ток-шоу на телевидении и квартиру – и посвятила себя уходу за лучшей подругой.

Зазвонил телефон, и я, благодарная за возможность на мгновение

отвлечься, потянулась за трубкой. На экране высветилось «Райан». Первое, что пришло в голову, – это звонит Кейт, и я обрадовалась. А потом вспомнила.

– Алло? – Я сама услышала, что голос у меня дрожит.

– Ты куда подевалась вчера? – Джонни даже не поздоровался.

– У меня сил не было, – я опустилась на пол возле кровати, – я пыталась…

– Ага. Вот удивительно-то.

– В смысле? – Я выпрямилась. – Ты про музыку? Это Кейт так захотела.

– Ты хоть с крестницей своей поговорила?

– Я пыталась, – меня обожгла обида, – но Маре друзья нужнее. А мальчикам я перед сном почитала. Но… – голос сорвался, – Джонни, у меня сил не хватило. Когда ее нет…

– Ты два года прекрасно без нее обходилась.

У меня перехватило дыхание. Прежде Джонни так со мной не разговаривал. В июне, когда Кейт позвонила и я бросилась к ней в больницу, Джонни беспрекословно принял меня обратно в семью.

– Она меня простила. И уж поверь, мне сейчас хреново.

– Ага.

– То есть ты меня не простил.

Джонни вздохнул.

– Все это больше не имеет ни малейшего значения, – проговорил он после паузы, – но она тебя любила. Вот и все. И нам всем сейчас больно. Господи, как же мы вообще справимся-то? Я смотрю на ее кровать и на одежду в шкафу, и… – Он кашлянул, помолчал. – Мы сегодня на Кауаи улетаем.

– Что-о?

– Нам надо побыть вместе. Ты сама так сказала. Рейс в два, «Гавайскими авиалиниями».

– Времени на сборы почти не осталось, – пробормотала я. Воображение услужливо подсунуло мне яркую картинку: мы впятером на пляже, пытаемся излечиться. – Это чудесно, море и…

– Да, мне пора.

Он прав – еще наговоримся. Надо поторопиться.

Я отложила телефон и принялась за сборы. В рай с большими чемоданами не ездят, поэтому через двадцать минут я уже приняла душ и собралась. Стянув мокрые волосы в хвост, я быстро накрасилась. Когда я опаздываю, Джонни прямо из себя выходит. Называет это «пунктуальность в стиле Талли», причем говорит это без улыбки.

В гардеробе я отыскала тонкое трикотажное платье от Лилли Пулитцер – белое с зеленым – и дополнила наряд серебристыми босоножками на высоком каблуке и белой соломенной шляпой.

Застегивая платье, я представляла себе нашу поездку. Сейчас мне как раз это и нужно – побыть вместе с моей единственной семьей. Мы разделим друг с другом горе и воспоминания и воскресим дух Кейти.

Они нужны мне, а я им. Господи, как же они мне нужны!

В двадцать минут двенадцатого, опоздав всего на десять минут, я уже вызывала такси. Да я считай что и не опоздала. Приезжать в аэропорт за два часа до вылета – это дикость.

Я взяла сумку на колесиках и вышла из квартиры. Возле дома меня уже ждало черное такси.