Летний дождь
Шрифт:
— Серый плащ очень гармонирует с серой замшей ваших сапожек, — сказала бабушка не то одобрительно, не то насмешливо.
— А ну вас! — хлопнул дверью отчим.
Мама схватила сверток с дочкой и заторопилась за ним:
— Валера! Валера! Подожди! Я иду!
Саша смотрел в окно, как на улице с сестренкой на руках бежит мама, а он, отчим, еще быстрее от нее уходит и даже не оглядывается. Саше стало так обидно и так жалко маму.
— А мой папа сам носил меня в ясли, вот! — сказал он бабочке. — Я помню! И на мотоцикле меня катал! Не веришь?
Бабочка
— И все-то ты сочиняешь! И ничего-то ты не помнишь! Ты был таким же крохой, как Иринка, когда твой папа…
— …ушел на войну и выполнил свой долг, — вздохнул Саша.
— Не на войну, а в армию, — печально поправила внука бабушка. — Война была давно…
Она закрыла фартуком лицо и заплакала.
— Бабуль, не плачь, — прижался головой к ее теплому уютному боку Саша. — Не плачь. Зато у тебя есть я… И я тебя никогда ни в какой беде не оставлю… А хочешь — я тебя и сегодня, вот прямо сейчас, ни в какой беде не оставлю? Ведь раз ты плачешь… Могу и в школу не пойти…
— Ох и хитер! — засмеялась сквозь слезы бабушка. — Ишь — сообразил! А ну — живо-два! Опоздаешь!
— Да, наверно, — вздохнул Саша, надевая куртку. — Опять мы с Натальей Юрьевной, наверно, вместе опоздаем. Но мы немножко опаздываем, чуть-чуть, ты не волнуйся, бабуль. Мы с Натальей Юрьевной быстро бегаем! Я от нее никогда не отстаю!
И бабушка опять засмеялась.
— Охо-хо-о! Наперегонки с учительницей! Ну и насмешил ты меня! Скажи-ка ей, Наталье свет Юрьевне! Вот я накажу ее, в угол поставлю за это. Я ведь ее вот этакой помню: она ведь в наш садик-то бегала!
— Ладно, скажу! — пообещал Саша. — А ты за это покорми мою бабочку! Она уже три дня и три ночи ничего не ест! — и он поскакал вниз по лестнице.
— Саша! Ты не вздумай! А то и правда скажешь, что я ее наказывать собралась! С тебя сбудется! Спроси лучше Наталью Юрьевну, чем ее кормить, твою бабочку?
— Спрошу обязательно!
На улице он приостановился у подъезда, из которого обычно впопыхах выбегала его учительница. А сегодня ее не было. «Наверно, она уже в школе, — подумал Саша. — Надо и мне поторапливаться». Но поторапливаться не хотелось. Наоборот, он пристановился и заулыбался, потому что всюду видел яркие крылья бабочек. Посмотрел на березку — на ней висят вместо листочков бабочки. Посмотрел на траву — присели целые стаи бабочек. Посмотрел на солнце — и его нет на небе, а на месте солнца огромная бабочка крыльями оранжевыми шевелит.
Но смотреть долго на бабочку-солнце Саша не смог: в глазах потемнело, зарябило, и он зажмурился. А когда открыл глаза, увидел, как, надевая на ходу плащ, выбежала из подъезда Наталья Юрьевна.
Саша был вежливым человеком и потому немножко отстал от учительницы. Она шла быстрым шагом, и он шел быстрым шагом. Она бегом, и он — бегом.
«Все, кому надо уйти на работу, в садик, в школу, ушли, уехали… Вот и последние торопятся из дому», — печально думал,
Ярко-лимонного цвета «Жигули» воскрешали в его душе воспоминания о детстве, и это печалило его и тревожило.
В тот день, когда появились под окнами эти «Жигули», Капи думал, что задохнется от волнения, что сердце его не вынесет — лопнет, как те шары, которые он получает от хозяина дважды в год: когда начинает зеленеть травка и когда просыпается на землю первый и потому особенно колючий и леденящий снежок.
Капи вообразил тогда, что это та самая машина, на которой он вместе со своей первой, а потому, несмотря пи на что, самой родной хозяйкой так часто ездил в лес.
В тот миг он не смог усидеть на этой вот круглой табуретке — так метался, так рвался на волю.
Но вечером во время прогулки убедился: ни одного знакомого запаха! Значит, ошибся. Он так разнервничался, что даже потерял аппетит в тот вечер. И чтобы как-то найти душевное равновесие, нарочно всю ночь вспоминал самые трагические страницы своей жизни — коварство и предательство «мамочки».
— Мой мальчик, — говорила она каждое утро, лаская его душистыми руками. — Мой мальчик, поцелуй мамочку! — и склонялась розовым, тоже душистым лицом к его черному носу.
Капи (тогда он, конечно, не был еще Капи, так назвал его Иван Тимофеевич) с трепетом, аккуратно, чтобы не испортить ее прически и не отведать этой яркой гадости, которой мамочка зачем-то замазывала свой рот, прикасался кончиком языка к непередаваемо нежной, гладкой, ароматной щеке хозяйки. Это было счастье! Конечно, мамочка, случалось, и наказывала его — как без этого. Ведь он был подростком, несмышленышем, пошаливал иногда. Но стоило мамочке сказать «В лес не поедешь!» — и он становился шелковым.
Лес… С чем его сравнить? Жить без леса — все равно что смотреть, например, в окно телевизора и никогда не видеть живой, настоящей осени, весны ли, зимы или лета.
…Той ранней весной он заболел. Однажды с утра начался такой зуд во всем теле, что к вечеру он до крови расчесал шею, за ушами.
— Ай-яй-яй! — отшатнулась от него в страхе и отвращении мамочка. — Что это? Что это? Это же стригущий лишай!
Если бы у нее были дети, хоть один ребенок, она бы поняла: у ее мальчика обыкновенный авитаминоз, диатез, золотуха по-простому.
Наутро мамочка скомандовала: «В лес! Едем в лес!» И вмиг он забыл все обиды: мамочка так и не разрешила ему прикоснуться даже к платью.
Отъехав подальше от города, мамочка выпустила его, а сама почему-то из машины не вышла. И когда он порядочно отбежал от машины, радостно перемахивая через первые лужицы, машина вздрогнула и помчалась к городу без него.
Капи бежал что было мочи. Но, конечно, догнать машину не смог. Совершенно обессиленный, упал он в придорожную грязь. Тут и нашел его Иван Тимофеевич.