Лето Мари-Лу
Шрифт:
— Хочешь помочь мне немного потренироваться?
— Конечно, — отвечаю я. — На берегу?
— Лучше в воде. Но поближе к берегу.
Мы немного перемещаемся. Я все еще взволнован своими быстрыми успехами в плавании. Но я рад, что Мари-Лу хочет тренироваться. Она впервые сама просит меня об этом.
Я помогаю ей сесть на дно, вытянув ноги. Она опирается на руки и начинает поднимать и опускать тело. Она делает пять подъемов с короткими перерывами. Повторяет упражнение. Потом переворачивается на живот и выполняет несколько серий отжиманий на руках. Я держусь
— Разве ты не будешь тренировать ноги? — спрашиваю я, когда она отдыхает, стоя на четвереньках.
— Руки важнее, — тяжело дыша, отвечает она. — Ведь можно сказать, что я хожу на руках. Вначале мне было очень трудно ездить на коляске. Я просто выбивалась из сил. До тех пор, пока я не натренировала мышцы. Большинство людей даже не представляют себе, что значит, когда вдруг верхняя часть тела начинает выполнять всю работу.
— Я никогда раньше об этом не задумывался.
— Я часто тренировалась в бассейне. Плавала, но только на руках. Это полезно.
— Так вот почему ты так хорошо учишь плавать!
— Возможно.
— Больше года я была завсегдатаем клуба в торговом центре Фрёсунда.
— Клуба для инвалидов?
Мари-Лу кивает:
— Я хотела сделать упражнение «велосипед», но здесь немного глубоко.
Мы перемещаемся ближе к берегу, туда, где глубина не превышает десяти сантиметров. Мари-Лу ложится на спину и начинает работать правой ногой. Она сгибает ее, я удерживаю ногу в согнутом положении, чтобы увеличить нагрузку, затем Мари-Лу распрямляет ее.
— Так достаточно?
— Посильней.
Я сильнее нажимаю на ногу. Мари-Лу снова вытягивает ее. Пот течет по ее лицу.
— Хорошо, — говорю я. — Еще немного. Затем меняем ногу.
Мы делаем упражнение то правой, то левой ногами. Затем она приступает к чистому «велосипеду» обеими ногами. Это великолепное упражнение, даже для меня. Она старается изо всех сил. К моему удивлению, я понимаю, что у неё довольно сильные ноги.
Я варю спагетти и разогреваю готовый соус из помидоров, лука и сладкого перца. Мы едим в тени одного из деревьев, посаженных Отшельником. Я размышляю о его жизни, о тех временах, когда его еще не было, а остров был почти перенаселен, как город. Возможно, когда Отшельник приплыл на остров, здесь было уже пустынно. Люди пустили все, что тут росло, на топливо и стройматериалы. Раньше так делали. Вырубали леса, потому что иначе не выживешь. Вереск, разросшийся повсюду, подтверждает это. Он пускает корни там, где земля истощена, и другие растения не могут расти.
Я рассказываю о своих мыслях Мари-Лу. Она говорит, что не знает, как тут было раньше.
Интересно, что искал здесь Отшельник? Тишину и спокойствие? Возможно. Но мне кажется, он искал нечто большее. То, что мы все ищем в глубине души. Думаю, он нашел это среди скал Фьюка. Иначе не остался бы здесь на пятьдесят лет.
Вечером Мари-Лу сидит и пишет в своей тетради, а у меня появляется желание заняться ее портретом.
— Ты меня рисуешь?
— Я просто дополняю.
— Ты и правда так можешь? Ведь я сижу не так.
— С лодкой и бухтой на заднем плане даже лучше. Все равно я еще не приступил к фону.
— А цветы?
— С тетрадкой как-то естественнее.
— Ты так считаешь?
— Вот именно. Так ты выглядишь самой собой. И положи тетрадь на колени, как ты это обычно делаешь.
— Я хочу портрет с цветами, — упрямится Мари-Лу. — Нарисуй их поверх тетради.
— Ну ладно, — вздыхаю я.
Я стираю легкие контуры бутылки, но оставляю цветы. Намечаю тетрадь. Поздравляю себя с тем, что решил работать так медленно. Чувствую, что достаточно созрел для самого сложного. Для лица Мари-Лу. Ее пытливых глаз. Прямого носа.
Я рисовал сотни глаз, носов и губ. Мне известно, как правильно придать им форму линиями, изгибами и тенями. Вот что самое сложное. Если умеешь делать это, то легко нарисуешь какой угодно нос.
Я стискиваю зубы. Работаю молча и сосредоточенно. Затем даю руке отдохнуть и рассматриваю рисунок.
— Мне бы тоже хотелось создать что-нибудь бессмертное, — говорю я. — То, что обогатит души людей, принесет пользу земле. То, что Отшельник сделал своим лесом, да что там — всей своей жизнью. Его образ жизни был таким простым и естественным. Он заставил нас задуматься, хотя сам уже давным-давно умер. Так ведь?
Мари-Лу смотрит на меня:
— Ты действительно умеешь рисовать. Ты станешь художником и напишешь картину, которая заставит всех людей понять, что в нашей жизни самое важное.
— Ты и правда так считаешь?
Мари-Лу кивает.
— Конечно, — говорит она, словно это проще простого. — Ты будешь писать красивые и грустные картины, которые заставят людей остановиться и задуматься.
— А почему грустные?
— Потому что жизнь — невеселая штука. Через все бытие проходит минорный мотив. Большинство людей отмахиваются от него. Утешают себя сладостями, чипсами, сериалами и прочими подобными вещами. Но ты, Адам, слышишь этот мотив. Ты осмеливаешься слышать. Ты умеешь рисовать жизнь. Видишь, каково все на самом деле.
Я размышляю над ее словами, а потом понимаю, что она имеет в виду.
Минорный мотив. Уныние. Меланхолия. Грусть, всплывающая на поверхность, когда меньше всего ее ждешь. Я иногда чувствую это, когда остаюсь один в квартире, и синие сумерки опускаются на Стокгольм. Как блюз, который любит слушать папа. Как самые лучшие мелодии в рок-музыке, например «Imagine». Да, я понимаю. Я спрашиваю Мари-Лу, это ли она имеет в виду, и она утвердительно кивает.
— Что может быть лучше, чем рисовать печальные и красивые картины?