Лето Мари-Лу
Шрифт:
Я бреду в воде до бутылки, встаю немного поодаль и начинаю плескать на нее воду, чтобы создать волны. Бутылка, покачиваясь, медленно удаляется прочь от нас.
— Ну вот, теперь она уже в пути! — кричу я.
Я еще некоторое время стою в воде и гребу руками, помогая бутылке набрать скорость. Затем возвращаюсь к Мари-Лу.
Когда солнце опускается за горизонт, мы стоим на берегу, прижавшись друг к другу. Бутылка снова застыла на достаточном расстоянии от берега. Мари-Лу поворачивается ко мне, прижимается щекой к моей щеке, обнимает за талию. Я чувствую, как бесконечно медленно она переставляет
Ночью я внезапно просыпаюсь. Я почти уверен, что меня разбудил какой-то звук. Я думаю, что человек просыпается по-разному. Если просыпаешься сам, то словно медленно всплываешь на поверхность реальности. А я проснулся как от толчка. Сработал древний инстинкт, тело приготовилось отреагировать на неизвестную опасность.
Я сажусь и старательно вслушиваюсь, не слыша ничего особенного. Ощупываю пространство рядом с собой и нахожу Мари-Лу. У нее вспотела спина.
Я снова укладываюсь. Чувствую, что больше не усну. В голове начинают крутиться разные мысли, о которых я давно забыл. Как там Сив и Рут? Гуляют ли они все еще на свободе? Вернулись ли в город папа и Бритт? Да, скорее всего, уже вернулись. Интересно ли папе, где я и почему не даю о себе знать? Когда, собственно, начнутся занятия?
Я чувствую, как чары слабеют. Волшебство Фьюка развеивается.
— В чем дело, Адам? — внезапно шепчет Мари-Лу. Ее голос звучит мягко, как сама бархатная ночь. Но я слышу, что она тоже окончательно проснулась.
— Ты не спишь?
— Нет.
— Мне кажется, я что-то слышал.
— Ветер дует, — говорит Мари-Лу.
Тут наконец я понимаю, что меня разбудило: с улицы доносится тихий шорох. Это ветер качает кроны деревьев, пробегает по траве, осторожно гладит заросли лесной малины. Я прислушиваюсь и слышу, что проснулись волны. Они снова мягко шуршат, набегая на прибрежные камушки.
Снова дует ветер!
Грустное утро. Наш лагерь напоминает свалку. Спальные мешки и одежда свалены в кучу. Палатка лежит на земле, как сдувшийся воздушный шар. Мы завтракаем посреди этого беспорядка: каждый ест свою банку макрели в томатном соусе, вприкуску с маленьким ломтиком батона.
Почти машинально, без особого энтузиазма, мы упаковываем вещи. Мне только с третьего раза удается засунуть свой спальный мешок в чехол. Мы думаем совсем о другом. О времени, которое прошло. Когда я начинаю перетаскивать вещи в лодку, кажется, что их вдвое больше, чем было изначально. Я укладываю большую часть вещей на носу, впихиваю пакеты между крупными предметами.
— Бутылочная почта в любом случае уже в пути, — говорю я и пристально вглядываюсь вдаль.
На озере довольно большие волны. Ветер умеренный, но я чувствую, что все может измениться.
Я разворачиваю большой парус и немного поднимаю его. Прикрепляю его одним концом к шпринту, другим к мачте. «Все-таки здорово будет снова пойти под парусом», — думаю я, вспоминая приятное путешествие сюда. Сколько времени нам потребуется, чтобы добраться до дома при таком ветре? Несколько часов? Я поднимаю кливер и оставляю
— Давай сходим к маяку, — говорит она.
— Хорошо, — соглашаюсь я.
Я везу коляску по тропинке, по которой мы столько раз ходили. В островах есть нечто особенное. К ним привязываешься. Словно это не просто кусок земли, а живое существо. Особенно этот остров, на нем все еще чувствуется присутствие Отшельника.
Мы стоим около якоря и тихо прощаемся с Фьюком. Здесь, наверху, ветер дует сильнее. То тут, то там порывы ветра качают верхушки сосен.
— Теперь нам пора, — говорит Мари-Лу.
Мари-Лу элегантно выводит «Черную чайку» из лагуны. Мы идем к югу от Скаллена и Меллёна. Парус стоит на ветру как по команде «смирно», а шкоты изогнулись, словно заранее приготовились к скорейшему возвращению домой. Мари-Лу подтягивает их и закрепляет концы на «утке», двурогой металлической петле на поручнях. Когда острова Фьюка остаются позади, она перевязывает штурвал и устанавливает курс прямо к нашему мысу.
Ветер дует со стороны кормы. Волны довольно сильные. Я понимаю, что нам достается лишь часть ветра. Мы идем с ним наперегонки, и лодка то медленно поднимается, то опускается на волнах, катящихся мимо нас с тихим плеском. Я смотрю на Мари-Лу. Она выглядит довольной.
— Если нам повезет, мы пройдем весь путь в таком темпе.
Я крепче затягиваю на груди ремни спасательного жилета. Затем опускаюсь на спальные мешки и устраиваюсь поудобнее. Думаю, не порисовать ли мне, но чувствую, как в животе все содрогается, когда лодка скользит вниз. Я боюсь, что у меня начнется морская болезнь.
Я прислоняюсь спиной к палатке и смотрю на Мари-Лу. Ее лицо сосредоточенно, в уголках рта играет улыбка. Она похожа на прежнюю себя — когда в глазах отражается ее душа.
Она смеется, заметив, что я рассматриваю ее. Я размышляю о том, чему научился этим летом. Речь идет не только о технике рисования. Да, сначала учишься этому, но потом в рисунок нужно что-то добавить. То, что тебе известно о предмете. То, что ты хочешь выразить. Тогда это становится искусством.
Я смотрю на озеро. Контуры суши, словно полужирные линии на рисунке. Мы где-то посреди озера. Я оборачиваюсь, чтобы проверить, так ли это, и замечаю, что Фьюк лежит позади нас, как дрейфующий корабль-призрак. За островом я вижу кое-что, чего раньше там не было. Широкий темный мазок тушью появляется над горизонтом. Я понимаю, что погода меняется в худшую сторону. Возможно, даже будет гроза. Я показываю на тучу пальцем и говорю:
— Мне это не нравится.
Мари-Лу оборачивается. Бросает быстрый взгляд назад.
— Не похоже, чтобы туча шла сюда, — говорит она и снова опускается в свой удобный кубрик. Я вижу, что ей нравится идти под парусом. Сейчас, когда наша старая лодка набрала скорость, она прекрасно себя чувствует.
Но туча не дает мне покоя. Я не свожу глаз с темного горизонта, как сторожевой пес. Думаю о том, что опасно находиться так далеко от берега, когда надвигается гроза. Молния всегда выбирает себе цель, которая находится выше, чем все вокруг. Ничто так не выделяется, как одинокая лодка посреди озера.